Посол тяжелой воли

Пришедший к власти Сталин отобрал его марганцевые рудники на Кавказе без всяких объяснений. Однако в 1943 году Уильям Аверелл Гарриман вернулся в Москву – уже в качестве американского посла. Как советник Рузвельта и Трумэна хотел подружить США и СССР, но в результате развязал холодную войну?

Вечером 13 апреля 1945 года посол США в Советском Союзе Уильям Аверелл Гарриман был вызван в Кремль. Как вспоминал он сам позднее: «Сталин встретил меня скорбным молчанием и не отпускал моей руки секунд тридцать.
– Президент Рузвельт умер, – сказал Сталин, – но дело его должно быть продолжено. Мы окажем президенту Трумэну поддержку всеми своими силами».
Война заканчивалась, и несмотря на определенные шероховатости, основные черты послевоенного мироустройства были определены «тройкой» в составе Сталина, Черчилля и Рузвельта. Вождя всех народов очень интересовало, изменится ли внешняя политика США от смены американского президента.

Сохранившаяся запись разговора запечатлела полную уверенность посла США в том, что новый президент пойдет курсом предшественника – ведь Трумэн всегда разделял и горячо поддерживал доктрину Рузвельта. Затем Сталин и посол Гарриман обсудили предстоящую поездку Молотова в США, которая должна была продемонстрировать американскому народу дружеские намерения со стороны СССР.
– Трумэн – человек дела, который наверняка понравится маршалу Сталину, – сказал на прощание Гарриман.
Сам Гарриман, правда, с новым президентом был еще не знаком. Их первая встреча произошла через несколько дней и длилась недолго, но последствия разговора наложили отпечаток на отношения двух держав на долгие десятилетия.

33-й президент Соединенных Штатов Гарри Трумэн был выдвинут в вице-президенты от демократов на президентских выборах 1944 года, ставших для Рузвельта уже четвертыми. На них пара Рузвельт-Трумэн одержала убедительную победу. Официальное вице-президентство началось для Трумэна 20 января 45-го и длилось 82 дня, за которые он встречался с Рузвельтом лишь раза два. И ни одна из этих встреч не была связана с внешнеполитическими вопросами, к решению которых его просто не привлекали. Говорят, что вице-президент США ничего не знал даже о проекте создания атомной бомбы, хотя в это поверить трудно.

Неожиданная смерть Рузвельта вынудила далекого от вопросов внешней политики Трумэна предельно быстро ориентироваться в мировой повестке. Как результат – атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки, а затем – выбор американской администрацией стратегии на противостояние с СССР, хотя Потсдамские и Ялтинские договоренности закрепляли мирное сосуществование капиталистической и социалистической систем. И поскольку советскому направлению Госдеп уделял такое внимание, посол Гарриман оказался чуть ли не главным помощником президента Трумэна.

Будущий дипломат родился в 1891 году и был сыном железнодорожного магната Эдварда Генри Гарримана. В 1909-м, уже после смерти отца, сыновья основали банкирский дом Harriman Brothers&Сo. Уильям же параллельно вкладывал деньги в различные секторы экономики как в США, так и за рубежом.

Самой авантюрной инвестицией Гарримана, навсегда затем связавшей его с Советским Союзом, стала покупка в 1925 году марганцевой концессии в Грузинской ССР. Это был тот короткий момент, когда молодое советское государство приоткрыло ненадолго границу для иностранного бизнеса, и Гарриман вслед за Хаммером стал инвестировать в СССР. Впоследствии, когда нэп был окончательно свёрнут и возобладал курс на национализацию, свою концессию Гарриман потерял.

Однако в 1930-е годы Гарримана начинают привлекать к государственным делам – администрации Рузвельта нужен его взгляд как промышленника и финансиста. Влияние Гарримана росло, и постепенно он превратился в одного из ключевых советников Рузвельта. После начала Второй мировой войны Гарриман был назначен специальным представителем президента США в Великобритании по реализации программы ленд-лиза – поставок военной техники, продовольствия и медикаментов в СССР и другим союзникам, сражающимся с фашистской Германией.

В качестве американского посла Гарриман прибыл в Москву в октябре 1943-го. Он был решительным сторонником политики дружбы между США и Советским Союзом и понимал, что американцы должны идти на уступки в тяжелейший для СССР исторический момент.
– Давать, давать и давать, не рассчитывая на возврат! Никаких мыслей о получении чего-либо взамен! – инструктировал Гарриман прибывающие на переговоры в Москву из Вашингтона делегации. Сам он всегда и во всем точно следовал указаниям Рузвельта, надеющегося заложить основы личных дружеских отношений со Сталиным.

Гарриман быстро смог найти общий язык со Сталиным, и на протяжении длительного времени послу удавалось сглаживать многие углы в непростых отношениях союзников. На Тегеранской конференции, когда Рузвельт выступил против агрессивной линии Черчилля, именно Гарриман в дополнение обвинил англичан в срыве политики более тесного сотрудничества с СССР. Отношение Гарримана к советской власти, однако, резко изменилось в октябре 1944 года – после провала Варшавского восстания. Американцы и англичане считали виновником его провала СССР – дескать Красная армия «специально» не успела на помощь восставшим полякам. Хотя на деле это восстание готовилось втайне от СССР из Лондона польским правительством в изгнании с целью «занять» Варшаву раньше прихода советских частей.

Гарриман также считал виновником «Советы» и разуверился в послевоенном сотрудничестве между США и СССР. После провала Варшавского восстания он телеграфировал в Вашингтон: «В первый раз со времени прибытия в Москву я серьезно обеспокоен поведением советского правительства. Эти люди упиваются политической властью. Они думают, что могут навязать свои решения нам и всем прочим». В ноябре 44-го он летит в Вашингтон и докладывает Рузвельту:
– Если мы не возьмемся за дело, Советский Союз станет главным нарушителем мирового спокойствия повсюду, где затронуты его интересы. Видимо, Гарриману не удалось тогда отстоять свою позицию, потому что он отметил в дневнике: «Я не уверен, что убедил президента в важности зоркой и твердой политики в отношениях с восточно-европейскими странами». После Ялтинской конференции его волнение только усилилось – он постоянно просил аудиенции у Рузвельта, но тот не спешил поддаваться паническим настроениям.

Один из советских дипломатов вспоминал, что в 1947 году Сталин сказал о Гарримане: «Этот человек несёт свою долю ответственности за ухудшение наших отношений после смерти Рузвельта». Желал ли их ухудшения сам Гарриман или он просто хотел быть готовым дать в случае чего отпор – непонятно. Однако смерть Рузвельта дала ему возможность высказать свою позицию новому президенту. «Русские планы создания стран-сателлитов несут угрозу нам и миру», «мы должны встретить новый идеологический крестовый поход так же энергично, как фашизм и нацизм» – вот тезисы из доклада Гарримана. При этом Гарриман подчеркивал уязвимые стороны противника – Советский Союз очень нуждается в помощи для послевоенного восстановления и сознательно ссориться с США не решится. Поэтому экономическое давление должно было, по оценке Гарримана, стать одним из основных козырей США.

Эта встреча состоялась за три дня до переговоров Трумэна с Молотовым. Конечно, Гарриман был далеко не единственным советником нового президента США, но в итоге Молотов услышал от нового президента США, что в прошлом «уступки делала лишь американская сторона» и дальше так продолжаться не может.

Трумэн назвал Ялтинскую конференцию «улицей с односторонним движением» и высказал жесткую позицию по Польше. Молотов был ошарашен и заявил, что никогда в жизни с ним так бесцеремонно не разговаривали.
– Выполняйте наши требования, и с вами не будут так разговаривать, – ответил ему Трумэн.
Столь жестким поведением американского президента был шокирован и Гарриман, вспоминавший впоследствии, «как энергично Трумэн атаковал Молотова»: «Я сожалею, что он так поступил. Его поведение позволило Молотову сказать Сталину, что политика Рузвельта отставлена. Это была ошибка».

В начале 1946 года Гарриман по личной просьбе был переведен из Москвы послом в Лондон. Двумя годами ранее, находясь в английской столице, он застал бомбардировку города немецкими ФАУ. И оказался ночью в убежище с Памелой Черчилль – бывшей невесткой премьер-министра. Эта встреча стала для него одной из самых важных в жизни, хотя до этого ему приходилось неоднократно встречаться и со Сталиным, и с Рузвельтом, и с другими мировыми лидерами.

Хотя Памела с сыном Черчилля была уже разведена, но, как отмечают историки, «именно тогда ее отношения с всемогущим экс-свекром стали как никогда тесными и дружескими: долгими ночами Памела читала Уинстону Черчиллю его любимые романы и играла с ним в бридж». «Европейская гейша» – так отзывался о Памеле сам барон Ротшильд. Официально она стала женой Гарримана только в 1971 году – дипломату на тот момент было почти восемьдесят. После смерти Гарримана в 1986 году его состояние размером 600 млн долларов досталось ей.

Уильям Аверелл Гарриман продолжал свою политическую карьеру вплоть до 1970 года, успев побывать министром торговли США, губернатором штата Нью-Йорк, специальным помощником президента по внешнеполитическим вопросам и координатором плана Маршалла – американской доктрины по восстановлению разрушенной послевоенной Европы.

Незадолго до кончины Гарриман сказал: «Оглядываясь на мой пятидесятилетний опыт ведения дел с Советским Союзом, я нахожу, что мои основные суждения мало изменились, хотя обстановка претерпела радикальные перемены. Как и в 1945 году, я придерживаюсь мнения, что в идеологической сфере нет перспектив для компромисса между Кремлем и нами. Однако мы должны найти пути к урегулированию как можно большего числа конфликтных ситуаций, чтобы жить вместе на этой маленькой планете без войны».