Татуировщик из Освенцима

В Освенциме он спас от смерти десятки человек, в том числе и свою будущую жену. Людвиг Эйзенберг рассказал об этом лишь перед кончиной – как и о том, что именно он набивал на руки узников злополучные порядковые номера.

Людвиг Эйзенберг попал в Освенцим, когда ему было 26 лет. До этого Лале занимался торговлей в родном городе Кромпахи и толком не знал, куда именно увозят евреев нацисты, пришедшие в Венгрию в 1942 году. В отличие от брата и сестры, мужчина был холост, поэтому, когда над семьей нависла угроза, он предложил себя немцам в качестве разнорабочего. Лале наивно полагал, что в этом случае пожилых мать и отца не тронут. Он ошибался: их забрали первыми и послали в газовую камеру за месяц до его прибытия.

В Освенциме Лале оказался в апреле 1942 года. Тогда он еще не знал об ужасах, творившихся в лагере, но слабая надежда на светлое будущее потухла уже через пару дней. Лале не отправили в газовую камеру, но вот эпидемия тифа не обошла его стороной. Когда Лале оправился окончательно, лагерный татуировщик Пепан взял его под свое крыло в качестве помощника. «Он научил меня своему ремеслу и объяснил главное правило: что бы ни происходило, смотреть нужно в пол, а рот держать закрытым, – вспоминал Эйзенберг. – Но самому Пепану это не помогло: однажды я просто не нашел его на рабочем месте. Известно, куда могли пропадать люди в Освенциме: оттуда был всего один выход – через трубу крематория».

К тому моменту Лале, который говорил на нескольких языках, оказался единственной, по мнению нацистов, достойной кандидатурой на эту «престижную должность». Согласившись сотрудничать с СС, Эйзенберг временно отсрочил свою смерть. Сумка с набором инструментов «тетуривера» и справка с печатью «Политический отдел» творили волшебство: Лале обедал в административном здании, где кормили не в пример лучше, и мог себе позволить отдохнуть. Впоследствии он говорил, что «в те дни в нем боролись два человека: один считал себя счастливчиком, другой – предателем и последним подлецом».

Людвиг умудрялся совмещать обе роли: смиренно делал свою работу, при этом не забывал и помогать другим заключенным, что, конечно, было категорически запрещено. Поначалу Эйзенберг просто делился с ними едой, а затем, понимая, что одним пайком всех не накормишь, наладил «бизнес». Контрабандные украшения и деньги, украденные из бараков-складов, где лежали отобранные у узников вещи, он менял на еду у местных крестьян, которые работали рядом с лагерем.

Лале выполнял свою работу беспрекословно, но, по его собственным словам, «отдалился от смерти всего на один шаг». О неизбежном конце ему регулярно напоминал и врач Йозеф Менгеле, выбиравший «пациентов» среди новых узников, которые ждали, пока их «пронумеруют». Иногда, насвистывая какую-нибудь веселую мелодию, он подкрадывался к Лале и говорил ему на ухо: «Когда-нибудь, татуировщик, я доберусь и до тебя».

За два года Людвиг и его помощники навсегда запечатлели номера на руках нескольких сотен тысяч человек. Эти неровные цифры, «горящие» на бледной коже, впоследствии стали одним из самых узнаваемых символов Холокоста, хотя этой процедуре узников подвергали только в Освенциме и его подлагерях – Биркенау и Моновиц.

Первое время для нанесения номеров использовали готовые штампы с цифрами, сделанными из заостренных железных штырьков на металлической пластине. Такая «печать» оставляла на руке множество ранок, в которые затем втирали чернила. Но эсэсовцы посчитали этот метод неэффективным и вместо штампов стали использовать машинку с двумя иглами. «Представьте толпу испуганных, выдернутых из нормальной жизни людей. Они идут, ничего не понимая, а все уже решено: этот сгодится на работы, а этого сразу в газовую камеру. Их головы обриты, у них не осталось личных вещей, даже имен не осталось. Только цифры на предплечье, по которым можно будет идентифицировать труп», – вспоминал Эйзенберг.

Но один номер навсегда впился ему в сердце. В жаркий июльский день 1942-го узников было больше обычного, и Людвиг, буднично окинув взглядом очередной набор цифр, поднес иглу к коже следующего узника и оторопел: в его руке лежала маленькая белая ладошка. Мужчина поднял глаза и увидел невысокую девушку со смеющимися глазами. Спустя полвека он расскажет: «Я тогда вытатуировал номер на ее левой руке, а она – на моем сердце».

Лале разузнал, что узницу зовут Гита Фурманова и что она находится в женском отделении Биркенау. Охранник, которого приставили к Эйзенбергу, общался с ним по-дружески и всячески помогал: передавал девушке письма и еду, разрешал влюбленным тайком встречаться у женского барака. Людвиг воображал, как они с Гитой будут счастливо жить в большом доме, и делал все, чтобы облегчить ей жизнь: даже уговорил начальство перевести Гиту на менее сложную работу.

В 1945 году, в связи с приближением советских войск, администрация Освенцима начала перевод выживших в другие лагеря, и Гита попала в списки одной из первых. Вскоре из Биркенау уехал и Лале: его перевели в концлагерь Маутхаузен, откуда мужчина вскоре сбежал. У него была единственная цель: во что бы то ни стало встретиться с Гитой. Эйзенберг знал, что главным транспортным узлом для людей, пытавшихся вернуться в Чехословакию, была Братислава, и незамедлительно отправился туда.

Он долго искал Гиту, но в итоге она нашлась сама, причем совершенно случайно – как и в июльский день 1942 года, когда они встретились впервые. Девушка просто приехала на железнодорожную станцию и увидела Лале, который у всех прохожих спрашивал: «Вы не знаете Гиту Фурманову?» В октябре 1945 года они стали мужем и женой.

Супруги взяли фамилию Соколовы, которая, по их мнению, больше подходила для жизни в социалистической Чехословакии, и открыли в Братиславе ткацкую фабрику. Дела у них шли отлично, пока правительство не прознало, что Людвиг регулярно выделяет средства в поддержку создания Государства Израиль. Предпринимателя арестовали, но супруги все-таки сумели бежать из страны. Они несколько лет ездили по Европе, а потом решили: чем дальше, тем лучше – и поселились в Мельбурне. Людвиг не привык сдаваться на полпути: он вновь занялся производством тканей, и вскоре бизнес пошел в гору. А спустя еще несколько лет у Гиты и Лале родился сын Гэри.

Жизнь супругов казалась счастливой и безмятежной, но был у них один на двоих мрачный секрет о годах, проведенных в лагере смерти. Про свою работу на СС мужчина боялся рассказывать даже друзьям. Впоследствии он объяснял: «Даже думать об этом больно: мне в душу будто вонзаются сотни игл, покрытых ядом. Иногда мне снятся лица людей: я держу их за руку, и по их венам еще бежит кровь. А в следующую секунду в моем сне они уже лежат возле барака, глядя в небо навсегда застывшим взглядом».

Лишь в 2003 году, овдовев, Людвиг решился на это откровение – он поведал свою историю писательнице Хизер Моррис. Свой поступок мужчина назвал «исповедью на весь мир». Эти слова в некотором смысле были пророческими: книга «Татуировщик из Освенцима», которая вышла в 2018 году, стала бестселлером в Австралии, Великобритании и США, ее перевели на 17 языков. Сам Лале этого не застал: он скончался в 2006 году в возрасте 90 лет.