Глаз напоказ

Его «Горе» признали лучшим кадром об ужасе войны. Но попадали в объектив советского еврея Дмитрия Бальтерманца не только солдаты. Ещё Сталин – и живой, и мёртвый, и Хрущёв – то с кукурузой, то с вилкой.

В начале 1942 года молодой фотокорреспондент газеты «Известия» Дмитрий Бальтерманц отснял бои под Москвой. Вернувшись в редакцию, он проявил снимки, оставил их сушиться и со спокойной душой ушел спать. Чуть позже в проявочную вбежал верстальщик «Красной звезды» – ему срочно требовался «горячий», свежий кадр в номер: во время войны оба издания работали в авральном режиме в одном здании – и в случаях, не терпящих отлагательств, заимствовали друг у друга фотоматериалы. Пробежав глазами по свежим снимкам, верстальщик выбрал подбитый танк. Он и был опубликован в «Красной звезде» с надписью: «Под Москвой горят танки врага».

Утром после выхода номера телефон редакции разрывался от звонков – главреда «приглашали» на ковер и в НКВД, и в Главное политуправление Советской армии. Танк оказался не немецким, а английским, переданным по ленд-лизу. Понимая возможные последствия, руководство уговорило автора снимка взять вину на себя – скажи, дескать, что не туда повесил снимок с устатку. В обиду обещали не давать – и «там» договориться. «Пожурят для галочки и отпустят», – обещали они. В итоге поддавшегося на уговоры фотокорреспондента осудили и отправили в штрафной батальон под Сталинград.

Он выжил, но получил тяжелейшее ранение и чуть не лишился ноги. Восстановление – все равно неполное, Бальтерманц так и хромал до конца жизни – заняло почти два года. Но незадолго до выписки Бальтерманцу сообщили, что его возвращают в фотокорреспонденты. Партия посчитала, что «позор» смыт кровью. Правда, путь в большие газеты был для него закрыт – весь остаток войны Дмитрий Бальтерманц снимал для дивизионного листка. После войны жизнь ему осложняла уже не только репутация «штрафника», но и национальность – еврей.

После долгих скитаний Бальтерманца приютил главный редактор «Огонька» – поэт Алексей Сурков взял его в журнал буквально «под свою ответственность». Стоит отметить, что сам Бальтерманц никогда не раскрывал причины временной опалы ­– историю с подбитым танком в какой-то момент за него рассказала родня. У самого же Бальтерманца спрашивать, за что же он конкретно загремел в штрафбат, было как-то не с руки – ведь вскоре он был уже фотозвездой мирового масштаба.

Родился Бальтерманц в мае 1912 года в Варшаве, на тот момент еще входившей в Российскую империю, в ассимилированной еврейской семье Григория Столовицкого. Когда мальчику было три года, родители развелись. И вскоре мать вышла замуж за адвоката Николая Бальтерманца, который перевез всю семью в Москву. Жили в достатке, но ровно до революции. После огромную квартиру Бальтерманцев превратили в коммуналку – им самим выделили лишь небольшую комнату. Чтобы прокормиться, работали все – Дмитрий еще подростком устроился помощником в фотомастерскую. Как-то раз его попросили помочь оформить витрину «Известий». Открытый и трудолюбивый молодой человек понравился всей редакции, после чего ему изредка стали предлагать небольшие поручения: то текст набрать, то отвезти документацию.

В «Известиях» Дмитрий подрабатывал на протяжении всей учебы на мехмате в МГУ. Затем он было устроился преподавателем математики в Высшую военную академию, но вскоре оттуда ушел: после его фоторепортажа о вводе советских войск на территорию Западной Украины ему предложили в «Известиях» место штатного фотографа. Как вспоминала дочь фотографа, Татьяна Бальтерманц, он почти не колебался, ведь «душа уже давно была отравлена фотографией, осталось взять в руки фотоаппарат».

Вскоре началась война. В числе молодых и талантливых фотожурналистов Бальтерманц буквально кочевал по фронтам. Присущая его военным кадрам выразительность – следствие не только таланта, но и храбрости: когда бойцы бежали в атаку с оружием в руках, Бальтерманц бежал рядом и снимал все на камеру. Впрочем, большинство его военных снимков напечатали уже после войны: страшные сюжеты были лишены пафоса героической битвы и не годились для пропаганды. Затем была история с английским танком, штрафбат и опала.

Вряд ли кто-то мог тогда предположить, что человек с таким послужным списком станет эталоном советской фотографии. Но Бальтерманц стал. В первую очередь символом «Огонька». Обо всем, что происходило в стране после войны – и вплоть до Перестройки, – жители СССР узнавали по его фотографиям: прокладка газопровода, строительство автомобильных дорог, запуск ракет в космос, жизнь в Москве, на Чукотке – и даже за рубежом.

В его объектив попадали и Сталин – как живой, так и мертвый, и Хрущев – то с кукурузным початком в руках, то кормящий вилкой премьер-министра Индии. Он снимал Брежнева, Андропова, Черненко и Горбачева, но это не делало его придворным фотографом – он даже в кремлевском пуле никогда не состоял. Впрочем, и о диссидентстве речи не шло. Бальтерманц был с властями гибок, но умудрялся всегда сохранять сторонний, холодный взгляд.

Он стал одним из немногих советских фотографов, еще при жизни получивших признание за рубежом. Его портреты делал легендарный Джозеф Куделка, с ним дружили мэтры европейской фотографии Анри Картье-Брессон, Марк Рибу, Робер Дуано и другие. Персональные выставки Бальтерманца с колоссальным успехом проходили в Лондоне, Нью-Йорке и Париже. Классикой мирового фоторепортажа признаны его фронтовые снимки.

Одной из самых известных стала фотография «Горе». Этот легендарный снимок был сделан в посёлке Багерово, недалеко от Керчи. На фотографии противотанковый ров – он должен был не дать немцам пройти дальше. Но те прошли, захватили Крым – и начали истреблять евреев. Трупы – больше семи тысяч, сбрасывали в тот самый противотанковый ров. Когда местность отбил десант советских войск, трагедию запечатлели фотожурналисты – Багеровский ров стал первым в истории свидетельством Холокоста: собранные там материалы представили и на Нюрнбергском процессе. Фиксировал страшные кадры на пленку и Бальтерманц.

На его фотографии обессиленные женщины пытаются найти среди трупов родных. Бальтерманц не показывал никому эту фотографию почти 20 лет. Ее случайно заметил у него в архиве известный итальянский фотограф Кайо Гарруба, который тут же понял, что это абсолютный шедевр. Он-то и уговорил Бальтерманца напечатать снимок. Впрочем, популярным после публикации кадр стал лишь на Западе: в СССР не приветствовали трагические интерпретации Великой Победы. Тем временем писатель и нобелевский лауреат Генрих Белль, например, считал этот снимок Бальтерманца лучшей демонстрацией ужаса войны.