Еврейку узнали по ложке

«Почему ты мне не говорила, что ты еврейка?» — спросила польская девушка свою 17-летнюю подругу…

Было это в 1959 году в коммунистической Польше. Ошарашенная вопросом Эльжбета Фицовска удивленно посмотрела на свою одноклассницу-католичку: до того момента она была абсолютно уверена в том, что ее мать была польской вдовой, воспитывавшей ее с самого рождения, и что дом на окраине Варшавы всегда был ее собственным домом. Знала Эльжбета и о том, что акушерка Станислава Буссольд была близкой подругой Ирены Сендлер, которая переправила во время войны около двух с половиной тысяч еврейских детей из Варшавского гетто. И о том, что ее мать сама часто бывала в гетто, чтобы помочь другим бежать… Знала, но она никогда не связывала это со своей собственной жизнью.

Но тогда, после колкого вопроса одноклассницы, ее начали преследовать воспоминания. Она вспомнила посещение кладбища, где был похоронен ее отец. Тогда ее смутила дата его смерти: на надгробии значился 1940 год. А она родилась только в 1942-м… Она вспомнила, что когда ей было пять лет, продавец в местной лавке рассказывал ей о каких-то американцах, интересовавшихся ее местонахождением. Вспомнила поход к нотариусу вместе с мамой, которая хотела узнать, как унаследовать имущество ее покойного отца. «Ты не моя мама», — вырвалось у нее тогда. «Глупая девочка! Я всего лишь пытаюсь уладить это для одной еврейской девочки, которую зовут так же, как и тебя», — успокоила ее мать.

И Эльжбета поняла: сказанное подругой не пустые слова. Но она не стала спрашивать об этом свою польскую мать. На самом деле, Станислава Буссольд была единственной матерью, которую Эльжбета когда-либо знала и которая дала ей все то, о чем могли только мечтать в те времена большинство ее польских сверстников. И действительно, в свои 17 лет Эльжбета, по ее собственному признанию, была очень избалованным и любимым ребенком, у которого было все.

Через две недели после разговора с подругой у Эльжбеты случился серьезный конфликт с матерью по поводу того, идти в школу или нет, и при этом девочку уже преследовала мысль: мать, которую она всегда считала своей, на самом деле не была ее родной мамой. И она убежала из дома, который всегда был для нее родным, и поселилась у подруги. Там она жила две недели, пока мать, в конце концов, ее не нашла.

Тогда-то Станислава Буссольд впервые и рассказала ей о том, как забрала шестимесячную Эльжбету, родителей которой убили нацисты, из Варшавского гетто. Единственным предметом, по которому можно было опознать ребенка, была серебряная ложечка, на которой были выгравированы ее имя и дата рождения — 5 января 1942 года. Родители подарили ее новорожденной на счастье: «Видите, ложка сработала, потому что я действительно счастливый человек», — говорила 62-летняя пани Фицовска накануне церемонии, которая прошла на прошлой неделе в Варшаве и на которой польская мать Эльжбеты была посмертно награждена за участие в спасении евреев в годы Холокоста. «Ложка была моим единственным удостоверением личности», — говорит она.

Когда Эльжбета узнала о том, что она еврейка, ей вдруг стало интересно: а что это значит — «быть евреем». Не желая обидеть свою любящую мать-католичку, которая спасла ей жизнь, Эльжбета обратилась за помощью к своему школьному учителю. К ее удивлению, тот очень положительно отзовался о евреях, их культуре и истории, рассказав девушке о трагедии, которая обрушилась на этот народ во время Второй мировой войны, и посоветовав ей посетить институт еврейской истории в Варшаве. Там Эльжбета встретилась с директором — евреем, пережившим Холокост. Ничего хорошего принадлежность к еврейству не сулит, сказал девушке этот умудренный опытом человек: «Будь тем, кем была до того, как узнала об этом, и считай, что эту историю ты прочла в книге». Слова директора института, произнесенные во времена коммунистического правления, по-прежнему, даже полвека спустя, свежи в памяти Эльжбеты. Заинтригованная, она не смогла согласиться с этим и ответила, что никогда не забудет о том, что сейчас узнала.

Тем не менее, даже тогда она не хотела говорить об этом со своей польской матерью, ибо чувствовала, что это будет предательством по отношению к любящему ее человеку. Дома она старательно делала вид, что ничего не изменилось, но выбросить из головы то, о чем узнала, не могла.

Не зная, где найти документы о своем прошлом, она постепенно успокоилась и свыклась с неведением. И лишь спустя несколько лет, когда Эльжбета вышла замуж, ей удалось отыскать свои корни. Ее муж, поляк по национальности, очень интересовался еврейской культурой и взялся расследовать историю жены. Однако к тому времени это ее уже не слишком интересовало. «Я не ощущала себя еврейкой. У меня не было причины или повода быть ею», — говорит она. В Йом Кипур ее муж, нееврей, который был на 18 лет ее старше, даже принес ей свечи и убеждал зажечь их в ближайшей синагоге. Вскоре по городу пополз слух о том, что старый еврей женился на арийской девушке и таскает ее в синагогу, вспоминает Эльжбета.

Уже после рождения дочери польский сводный брат Эльжбеты рассказал ей, что именно он, работая на стройке, вынес ее из гетто, спрятав в маленькой деревянной коробке среди кирпичей. С младенецем остался единственный предмет — серебряная ложка, которую родители положили в коробку перед расставанием. Тогда же Эльжбета узнала, что люди, которые приезжали искать ее в детстве, были представителями американских еврейских организаций, которые искали ее, чтобы перевезти в приемную еврейскую семью в США.

В 1990 году Фицовска стала президентом ассоциации «Дети Холокоста в Польше». На этот шаг она пошла не потому, что была одной из этих детей, хотя она и была такой, а потому, что ее жизнь была намного лучше, чем у большинства таких же детей, многие из которых довольно поздно узнали о своих биологических родителях. Если бы она случайно не узнала историю своего происхождении, польская мать вряд ли когда-нибудь рассказала бы ей об этом. Рассматривая фотографии дочери и двух внуков, Эльжбета Фицовска говорит, что чувствует себя счастливой. Вся семья ее знает о том, что если бы не Ирена Сендлер и ее польская мать, никого бы из них не было.