Абрахам Фоксман: "Я плевался при виде евреев"

Детей, которым удалось спастись во времена Холокоста, 67-летний Абрахам Фоксман называет «последним поколением свидетелей». Кому, как не ему, знать, что это такое — бесконечное чувство вины, преследующее тебя всю жизнь: почему я, а не Хаим, не Сара?..

В начале этой недели человек, вот уже два десятка лет возглавляющий в Нью-Йорке Антидиффамационную лигу, выступил с лекцией в иерусалимском мемориале Холокоста "Яд Вашем" перед аудиторией, состоявшей в основном из американских преподавателей и еврейских студентов.

Фоксман родился в 1940 году на территории оккупированной нацистами Польши. Спустя год родители, успевшие к тому времени переехать из Варшавы в местечко Барановичи, вместе с маленьким Авраамом и няней-католичкой решили податься дальше на восток, спасаясь от нацистов. Но все же спастись не удалось: семью Фоксман задержали в Вильнюсе, где было организовано еврейское гетто и где родители Абрахама приняли «самое тяжелое решение, которое они потом так и не смогли простить себе»: оставили малыша на попечение няни и уехали.

«У меня были светлые волосы и голубые глаза. Я был очень милым ребенком. Не верите? — могу показать фотографии, — добавил Фоксман, вызвав в аудитории веселое оживление. — Но я был обрезан».

Несмотря на огромный риск, няня согласилась взять еврейского ребенка — она была женщиной простой и вряд ли в полной мере сознавала, какой опасности себя подвергает. В оккупированной Литве она нашла священника, который согласился крестить мальчика, и до окончания войны тот воспитывался в католической вере. Он вспоминает, как ежевечерне вставал на колени и молился на латыни. Его даже научили плеваться при виде идущих в гетто евреев, но играть с нееврейскими детьми запрещали, чтобы те не узнали еврея в нем самом. Запомнилось и чувство беспредельного ужаса, заполнившего его при известии о том, кто он есть на самом деле. «Скажи мне, что это неправда», — умолял он няню.

После войны Фоксман воссоединился со своими родителями, которым удалось выжить и которые были представлены ему как его дядя и тетя. Иногда обе веры путались в голове мальчугана. Он до сих пор помнит первое посещение литовской синагоги на Симхат Тора, когда на обратном пути он перекрестился при виде церкви и наклонился, чтобы поцеловать руку священнику.

Между родителями-евреями и няней-католичкой, с риском для собственной жизни спасавшей Авраама, началась тяжба: родители хотели вернуть сына, няня заявляла, что ребенок принадлежит ей и церкви. После череды судебных разбирательств и последующих апелляций советские власти отдали мальчика родителям. Но на этом история не закончилась — уже в Польше Авраам был дважды похищен: вначале семьей няни, затем собственными родителями.

Даже теперь, шестьдесят лет спустя, он не может понять, каким образом любовь няни вдруг обернулась для него бедой, и глубоко сожалеет о том, что ему так и не удалось поблагодарить эту женщину за свое спасение: «Не рискни она тогда, я бы сейчас здесь не стоял».

Много лет он избегал рассказов о детстве и даже решившись, наконец, поделиться пережитым, смог говорить о себе только в третьем лице. Главное, что он вынес из детских воспоминаний, — это потрясающая способность человека противостоять злу: «Никогда больше — это не еврейское выражение. Это одиннадцатая заповедь. Всеобщая».