Последний раввин

В Израиле на 84-м году жизни скончался гаон Адин Штейнзальц, которого одни считали величайшим еретиком, а другие – главой поколения, но сам же он больше всего на свете хотел быть обычным евреем.

Совсем недавно, перелистывая «Далекие годы» Паустовского, наткнулся на описание, как вся Россия в 1910 году с замиранием сердца следила за состоянием умирающего Льва Толстого. На станцию Астапово спешно были посланы корреспонденты всех столичных газет. Одна за другой шли депеши о каждом вздохе и слове великого писателя, а его смерть была воспринята как огромное, поистине всенародное горе. И стало понятно, что вместе с уходом Толстого была поставлена последняя точка в истории XIX столетия, и век ХХ окончательно вступил в свои права.

На прошлой неделе в Иерусалиме вернул свою душу создателю гаон Адин Штейнзальц. И пусть у ворот больницы «Шаарей цедек» не толпились журналисты, а израильские СМИ и словом не обмолвились о его тяжёлой болезни, но весть об освобождении его души вызвала настоящий взрыв горечи и боли в еврейском мире, а особенно среди русскоязычных евреев, поскольку для них Адин Штейнзальц значил не меньше, чем Лев Толстой для России. И у всех, с кем мне удалось пообщаться в эти траурные дни, схожее ощущение, что и у интеллектуалов в 1910 году: нас покинул не просто мудрец и гаон, светоч и совесть Израиля, но последний раввин, принадлежавший к блестящей плеяде духовных лидеров XX века, равному которым в XXI веке ещё только предстоит появиться.

Волк-одиночка

Он, конечно, был совершено не стандартен для раввина. В нём не было ни грамма снобизма, ни миллиметра спеси, ни тени учёного высокомерия. Он не стремился выставить себя хранителем какого-то тайного знания, хотя и был им. Он вообще ни перед кем не рисовался – как и полагается подлинно великому человеку. Да он и не чувствовал себя каким-то «особенным». Он ощущал себя самым обычным евреем и любил на своей старой, разбитой вдрызг по дорогам Иудеи машине подбирать попутчиков и вести с ними по пути вполне себе бытовые разговоры – о жизни, детях и работе, – так что многие из них даже не догадывались, что их взялся «подбросить» последний из величайших мыслителей ХХ века.

Потому неудивительно, что первыми выразили соболезнования такие же обычные евреи, к которым относил себя и Штейнзальц, а отнюдь не религиозный истеблишмент, недолюбливавший и – да что уж тут говорить! – откровенно боявшийся своего великого собрата. А всё потому, что Штейнзальц был пламенным революционером, совершившим полный переворот в мире, который на протяжении двух тысячелетий тщательно оберегал свою незыблемость. Причем совершил этот переворот Штейнзальц в одиночку.

«Он изначально был по натуре этаким волком-одиночкой, всегда самим решавшим, что ему делать», – сказал мне один из его учеников. И эта черта характера была заложена в самом его имени. Он ведь на самом деле не Адин, а Один. Его родители – советские коммунисты, успевшие повоевать даже в Испании – прониклись сионистскими идеями и оказались в Иерусалиме, но считая, что в семье должен быть только один ребенок, они потому так и назвали сына: Один, а затем уж это имя трансформировалось в современное израильское Адин. И эту черту – революционность – он, видимо, унаследовал от родителей.

Кабинетный революционер

Когда Штейнзальц – выпускник Еврейского университета в Иерусалиме, уже снискавший себе славу самого молодого и прогрессивного директора школы в Израиле и автора новаторской учебной методики – сообщил, что собирается перевести Талмуд с арамейского на современный иврит, большинство авторитетных раввинов это восприняли как страшное святотатство и величайшую ересь. Ведь почти 20 веков евреи учили Талмуд исключительно на арамейском, поддерживая жизнь этого древнего языка. А само знание арамейского столетиями воспринималось как один из признаков еврейской учености. Так, по мнению раввинского сословия, всё и должно было оставаться. Их не смущало, что шёл уже 1965 год, а Холокост разрушил всю систему еврейского образования и уничтожил миллионы носителей арамейского языка, сделав тем самым невозможным массовое изучение Талмуда и превратив его в эксклюзивное достояние относительно небольшой группы учеников ортодоксальных иешив и их раввинов.

Появление первых томов Талмуда в переводе Штейнзальца вызвало необычайно гневную реакцию ортодоксального сообщества. «Талмуд Штейнзальца» было запрещено не только заносить в стены иешив и синагог, но даже хранить и изучать дома. А самого Штейнзальца подвергали такому оголтелому остракизму, которого история иудаизма не знала со времён травли, коей был подвергнут в XII веке великий еврейский врач и философ Маймонид – ему тоже крепко досталось «за сотрясание основ» от сторонников «вечной незыблемости», но теперь он сам стал незыблемой частью еврейской истории.

И Штейнзальц тоже будто не замечал этих вонзаемых со всех сторон игл и стрел – ведь главное дело жизни делалось: Талмуд наконец-то перестал быть эксклюзивным знанием узкой группы и оказался доступен миллионам живущих по всему миру евреев. И стал для них, конечно, откровением: книга, о которой им раньше только рассказывали, но «не давали», казавшаяся сплошной абракадаброй – кстати, это арамейское слово, – вдруг заговорила на совершенно ясном и знакомом со школьной скамьи иврите. А если в ней и оставались какие-то непонятные места, они тут же прояснялись примечаниями и комментариями того же Штейнзальца.

Затем были начаты переводы Талмуда на английский, русский и другие языки, и эта сокровищница нашей мудрости стала наконец доступна евреям во всех диаспорах. А вскоре в разных странах стали образовываться кружки изучения «Талмуда Штейнзальца», причём участвовали в них как соблюдающие традиции, так и совсем светские евреи, и совсем неевреи. И Талмуд, о котором ходило столько нелепых слухов, стал, по сути дела, достоянием всего мира – теперь с ним мог ознакомиться каждый желающий. Что это, как не исполнение библейского пророчества: «Распространишься ты на запад и на восток, на север и на юг. И все народы на земле получат через тебя благословение»?

А дальше произошло неизбежное: ученики иешив, которых так оберегали от этого «страшного» перевода, что могли даже выгнать из учебного заведения при обнаружении «Талмуда Штейнзальца», на такой волне популярности издания начали массово прятать под подушкой и учить ночью под одеялом с фонариком вожделенные тома. Поистине, нет лучшей рекламы, чем любой запрет. И еще через несколько десятилетий «Талмуд Штейнзальца» вошел в обиход иешив и синагог, а сейчас его тома можно обнаружить и в очень ортодоксальных домах. Это и была самая настоящая революция, совершенная Штейнзальцем, не выходя из своего кабинета. И одновременно самое настоящее чудо – возвращение Талмуда всему еврейскому народу!

В Россию – с любовью!

Перевод Талмуда именно на русский, безусловно, не случаен! Дело и в российских корнях самого Штейнзальца, и в его особых сантиментах к советским евреям. Еще в 1970-х годах, когда из СССР наконец-то выпустили первых «отказников», Штейнзальц вызвался бесплатно читать лекции для новоприбывших репатриантов. И будучи прекрасно осведомлен об их атеизме, мог часами разговаривать с ними о мироздании, даже ни разу не упомянув ни Б-га, ни религиозной терминологии. Но главное – благодаря своим поистине энциклопедическим знаниям, Штейнзальц вёл с ними разговор на равных и на одном языке. Такой раввин без сомнений производил впечатление!

Во второй половине 1980-х, едва лишь самую чуточку приподнялся железный занавес, Штейнзальц организовал доставку в СССР еврейской литературы на русском языке, а затем и основал свою знаменитую московскую иешиву в Кунцево, к преподаванию в которой привлекли не только знатоков иудаизма, но и целый ряд выдающихся ученых-евреев, работавших тогда в различных советских НИИ, вузах и академических институтах. Многие ученики той кунцевской иешивы стали со временем видными деятелями еврейского просвещения и сегодня продолжают дело Адина Штейнзальца как в Израиле, так и на постсоветском пространстве.

Автору этих строк не довелось учиться в той иешиве, но я хорошо помню, что мое знакомство с иудаизмом началось с того, что в 1989 году мне подарили еще полулегально доставленную в Союз книгу Штейнзальца «Роза о тринадцати лепестках». В ней с вполне современных позиций необычайно простым языком излагались сложнейшие понятия каббалы, мировоззрение, ценности и философские проблемы с точки зрения иудаизма. И это тоже был совершенно революционный подход к разговору об иудаизме, прямо противоположный традиционному – сначала, дескать, начни ходить в синагогу, исполнять заповеди и учить Тору, а уж потом поговорим обо всем остальном. Традиционный подход совершенно не годился для современного образованного человека, и гаон Штейнзальц первым это понял.

И как выяснилось, именно эта книга оказала огромное влияние не только на меня, но и на десятки тысяч моих сверстников, вернув им в итоге еврейское самосознание. И ведь все это – лишь малая часть оставленного Штейнзальцем огромного духовного и литературного наследия.

В последние десятилетия авторитет Штейнзальца в еврейском мире стал неоспорим, в том числе и среди его былых противников. Его новые книги, статьи и высказывания, интервью и колонки в газетах, которые он регулярно публиковал, проглатывались как религиозным, так и светским читателем в силу нестандартного взгляда автора и парадоксальности мышления, в котором последние открытия физики прекрасно переплетались со Священной историей.

А после ухода из этого мира ребе Менахема-Мендела Шнеерсона, случившегося в 1994 году, гаон Адин Штейнзальц стал восприниматься многими как духовный лидер всего еврейского народа. Но даже оказавшись, к ужасу для себя, на вершине той пирамиды, которой он всегда так сторонился, Штейнзальц, подобно степному волку Гессе, продолжил бежать по жизни только своим путем. Бежит он им и сейчас – по дороге в Небесный Санедрин, в котором заседают его великие собратья. А мы, осиротев, остаёмся жить. И книга «Роза о тринадцати лепестках» всё так же стоит на одном из самых видных мест в моём книжном шкафу, хотя со временем её некогда оранжевый корешок стал совсем жёлтым.