Тётка из ада

Швейцарец Саша Баттьяни гордился своей семьей аристократов. И вдруг увидел фото тёти Маргит под заголовком «Хозяйка ада». Неужели она и впрямь зверски убивала евреев?!

Сашины предки не раз оказывались прототипами персонажей исторических романов и фильмов. Вот почему, услышав, что его фамилию в очередной раз упомянули в газете, он был уверен: это опять связано с фильмом об императрице Сисси, с которой один из Баттьяни танцевал на балу. Однако вместо очередной поднадоевшей умилительной истории Саша Баттьяни наткнулся на заголовок: «Хозяйка ада». Под ним красовалось фото его тети Маргит. В статье говорилось, что в марте 1945 года она якобы участвовала в зверском убийстве 180 евреев в австрийском пограничном городке Рехниц. Мол, устроила празднество, танцевала и выпивала, а около полуночи для развлечения «приставляла пистолет к головам обнаженных мужчин и женщин и нажимала на курок».

Маргит не была кровной родственницей Саши Баттьяни: урождённая Тиссен, она происходила из семьи немецких промышленников-миллионеров, просто в какой-то момент вышла замуж за его двоюродного деда. Тем не менее Сашу – швейцарского журналиста – охватили стыд и ужас. С того момента он больше не верил позолоченной и засахаренной истории своей венгерской семьи. И стал искать правду.

От зловещей фигуры Маргит Тиссен-Баттьяни исследование довольно скоро ушло совсем в другую сторону. Этот персонаж оказался не столь уж загадочным: хотя родственники и утверждали, что Маргит на том балу ни в кого не стреляла, то, что она до конца дней оставалась нераскаявшейся нацисткой, никто не отрицал. Гораздо больше Сашу Баттьяни заинтересовал другой человек – его родная бабушка Маритта Баттьяни, урождённая Эстерхази, то есть принадлежавшая к ещё более высокому аристократическому роду.

На момент расследования Саши и его работы над книгой она уже умерла, но оставила воспоминания. Сквозные темы там – трагическая судьба венгерского дворянства, пострадавшего во время советского протектората, и её личная вина перед подругой детства, еврейкой Агнеш Мандл и её родителями. Маритта винит себя, что не только не поддержала чету Мандл, когда те умоляли всемогущих Эстерхази вызволить Агнеш и её брата Шандора из рук нацистов, но и была безмолвной и безучастной свидетельницей гибели Мандлей-родителей.

Саша Баттьяни отыскал выжившую Агнеш Мандл в Аргентине. Ей было на тот момент 90 лет. Та была рада вспомнить детство, о вине Маритты, настоящей или надуманной, не догадывалась, и предоставила Саше Баттьяни возможность прочитать её собственные воспоминания. На основе этих двух документов – воспоминаний Маритты Баттьяни и Агнеш Мандл, а также рассказа о ключевых моментах собственной жизни и построена книга «И при чём здесь я». Работа Саши Баттьяни позволила прозвучать разным голосам, но интересна она все-таки не только в исследовательском, но и в литературном отношении.

«Они запихивали нас в вагоны, как скот. Нам негде было умыться, с самого Будапешта мы были в одной и той же одежде. Двери заперли на засов, вагоны без окон. Мы все – дети, старики, женщины – были тесно прижаты друг к другу. Одни плакали, другие кричали, двое умерли по дороге. Когда через несколько дней поезд остановился, все вздохнули с облегчением. Наконец прибыли. В Аушвиц», – пишет Агнеш. И вот что вспоминает о тех же днях Маритта: «Я видела торфяники, леса, которые знала, потому что все там охотились, и вдруг одна из женщин указала на поезд, который был длинней, чем обычно, и я хорошо это видела. Я помню, как искрились на солнце крыши вагонов. Наш священник тоже смотрел туда, и когда кто-то произнес: “Евреев везут”, – мы не могли отвести глаз от поезда. Все смотрели на сверкающие в лучах солнца вагоны».

Шаг за шагом, параллельно движутся истории двух молодых женщин – советские войска уже вторглись в Будапешт, и напуганная аристократка Маритта не решается выйти из подвала, но война ещё не окончена, и Агнеш не покинула лагерь. «Три дня обернулись пятью неделями. Нас было десятеро в этом тесном пространстве, в подвальном укрытии. В углу горела свеча, дети кричали, от них воняло, не хватало воды, чтобы сменить пеленки. Каждый день мы ждали русских. Мы говорили о том, что будет, когда раздастся стук, когда нас найдут? Что с нами будет? Что еще может случиться? Вдали мы слышали пулеметные очереди и разрывы снарядов», – пишет Маритта. Через несколько дней она потеряет своего второго сына, младенца. И на той же странице книги – воспоминания Агнеш: «Нас повели в душевую. Душевая – это иногда вода, иногда газ. На сей раз была вода».

Вина, которую чувствовала за собой Маритта, заключалась не только в том, что она не остановила убийство родителей Агнеш, но и в том, что так и не смогла рассказать подруге детства, как погибли ее отец и мать. Не решится в конце концов заговорить об этом и Саша Баттьяни – чтобы не травмировать ещё больше наконец-то счастливую в кругу детей и внуков пожилую женщину.

В попытке найти Агнеш в пересылочной тюрьме и рассказать ей правду Саша Баттьяни поначалу видит особое благородство своей бабушки. Но потом он приходит к выводу, что это только попытка оправдаться, успокоить свою совесть – и не только за себя, но и за всё венгерское дворянство, которое было достаточно влиятельно, чтобы хотя бы попытаться помочь венгерским евреям. Вот почему в унижении венгерской аристократии во время советской власти Саша Баттьяни видит даже некую справедливость. И постепенно вместе с аристократией Саша начинает обвинять Венгрию в целом – в позорном конформизме и безмолвии: «Мои родственники не пытали, не стреляли, не мучили. Они лишь наблюдали и ничего не предпринимали, они перестали думать и существовать как люди, хотя и всё знали. Я думал об одном месте из книги Лилли Кертес, венгерской журналистки из Эгера, депортированной в 1944 году в Аушвиц. Она описывает, как увозили евреев, а соседи выглядывали во двор и наблюдали за происходившим. “Сюда вы уже не вернетесь!” – кричали они из своих квартир. Оттуда доносились танцевальная музыка и смех, и она изумлялась: “Я же знала жильцов этого дома. Они всегда были такие приветливые”».

С той поры ключевым для Саши Баттьяни вопросом становится: «А смог бы ты прятать евреев?». И он не находит должного мужества ни в своём поколении, ни в себе самом.

Саша родился и вырос в Швейцарии – венгерский не был языком его детства, и связь с трагедией Венгрии, с её виной он не чувствовал, но обрёл уже взрослым: «Безоблачный мир, который меня окружал, белоснежный, словно рубашки поло, да еще с поднятым воротничком, которые я носил в середине восьмидесятых годов, – этот мир никогда не был моим. И чем дольше я размышлял о столь неожиданном утверждении, тем больше оно казалось мне правильным: я – внук войны».

Саша Баттьяни. И при чём здесь я? Преступление, совершённое в марте 1945 года. История моей семьи. Перевод с немецкого Дмитрия Сильвестрова. СПб., Издательство Ивана Лимбаха, 2021