Падишах в прокуратуре

Следователь Лев Шейнин сажал, кого нужно, написал «Встречу на Эльбе» и жил с роскошью падишаха. А потом испытал допросы и пытки на себе – отказался покрывать убийство Михоэлса.

В начале 1937 года в газете «Известия» появилась удивительная заметка «Явка с повинной». Речь в ней шла об уголовниках всех мастей – от убийц до мелких карманников, которые все чаще идут в милицию с повинной и требуют послать их «куда-нибудь трудиться, чтобы быть полезными для советского общества». Раскаявшиеся, лидерами которых были воры-рецидивисты с кличками Костя Граф, Таркан и Турман, даже написали воззвание ко всему уголовному миру: «Поймите наконец! Советский Союз протягивает нам пролетарскую руку и желает вытащить из помойной ямы. Бросьте сомнения и недоверие».

Один из воров явился сдаваться, читая монолог Отелло: в своей новой жизни он хотел стать актером. «Он был направлен в Комитет по делам искусств, – сообщали “Известия”. – Его там проверяли и нашли, что у него действительно большие способности. Он зачислен в ГИТИС».

Автором этой наделавшей шума заметки был 31-летний Лев Шейнин – «человек с двумя лицами», как позже назовут его знакомые. Советские граждане знали его лишь как автора популярных детективов. Но основной работой Шейнина было место в прокуратуре, где он, по словам историка и юриста Александра Звягинцева, «сажал в тюрьмы людей по указанию свыше и устраивал по ночам допросы с пристрастием». Сам он лишь чудом не стал жертвой системы, которой служил.

Лев Шейнин вспоминал, что в следователи попал случайно. Уроженец еврейской семьи из-под Смоленска, он мечтал стать литератором – и в 20-е годы приехал учиться литературе в Москву. Но тут его, как активного комсомольца, вызвали в райком. «Мне сказали: какое дело революции до твоих чаяний единоличника? Стране зверски нужны надежные фининспекторы и следователи. Вот где литература, чудак», – писал Шейнин. Вскоре он сменил литинститут на юрфак МГУ и пошел работать в суд.

Первую известность ему принесло дело о «трамвайной катастрофе» в Ленинграде. 1 декабря 1930 года на Московском проспекте товарный поезд, который шел задним ходом, смял и переехал вагон пассажирского трамвая. Погибли 28 человек. Шейнин вел расследование. По его итогам тюремные сроки получили все причастные к катастрофе – от сторожей, сцепщиков и вагоновожатых до архитекторов, которые проектировали укладку путей. Вывод Шейнина: «Катастрофа произошла в силу расхлябанности, отсутствия ответственности за своё дело и бюрократического отношения к обязанностям».

В 1934 году Шейнин работал над обвинительным заключением в одном из самых важных дел той поры – убийстве Кирова. Он вел последний допрос убийцы – Леонида Николаева. И доказывал, что преступник, которого поначалу просто считали сумасшедшим, действовал не в одиночку, а от лица некоего вражеского подполья. Всего по делу получили расстрельные приговоры 14 человек. Повышение не заставило себя ждать: уже в 1935-м Шейнин – начальник Следственного отдела прокуратуры СССР, помощник прокурора Андрея Вышинского и один из обвинителей на процессе экс-вождей революции Григория Зиновьева и Льва Каменева: оба приговорены к высшей мере.

В 1930-м очерки Шейнина о судебных делах вышли отдельным томом – «Записки следователя». Книгу назовут первым детективом в СССР, только в 30-е годы ее переиздадут дважды. Вслед Шейнин издал и учебник по криминалистике, по которому принялись учиться все советские следователи. «Его книги издавались огромными тиражами. А сам он жил широко и роскошно. Имел машину, двухэтажную дачу в Серебряном Бору. Как говорят про таких людей, был жизнелюбом», – пишет Александр Звягинцев.

В 36-м система в первый раз попробовала «съесть» Шейнина. Его неожиданно арестовали и отправили в лагерь на Колыму – детали обвинения до нас не дошли. Зато известно, что уже через год он снова вернулся на работу в прокуратуру. Сохранились – возможно, придуманные позже – свидетельства некоего уголовника Реева: «Осенью 1936 года я оказался с некоторыми друзьями в районе Берелеха, куда мы пробивали трассу. Появился среди нас и писатель Шейнин, или Ляля Шейнин, как мы его звали. Он быстро исчез, увезенный на переследствие в Москву, а потом освобожденный. Говорили, что у него огромный блат».

В 40-х Шейнин, кажется, стал еще популярнее, чем раньше. В 41-м он вел дело по возвращению из Турции провалившихся советских разведчиков: те планировали покушение на немецкого политика Франца фон Папена, но были схвачены в Анкаре. В 44-м Шейнин расследовал дело «кремлевских детей»: сын наркома убил дочь посла – а позже выяснилось, что отпрыски видных партийцев состояли в тайной фашистской организации. Наконец, в 1945–1946 годах Шейнин был помощником обвинителя от СССР на Нюрнбергском процессе – и стал там одной из самых обсуждаемых персон. На одном из заседаний по делу о вывозе фашистами из Советского Союза произведений искусства подсудимый – нацист Герман Геринг – заявил: «Господин обвинитель, а вам не кажется, что вы пользуетесь фальшивыми доказательствами?» На что Шейнин мгновенно отреагировал: «А не кажется ли господину Герингу, что он уже не рейхсмаршал, а обыкновенный преступник, который должен отвечать за свои преступления?»

Второй раз Шейнина арестовали в октябре 1951 года. В то время он сам считал себя уже неприкасаемым: всего годом ранее Шейнин получил Сталинскую премию за сценарий кинофильма «Встреча на Эльбе» – о кознях ЦРУ, и издал новую книжку – «Настольная книга следователя». Его образ жизни стал совсем вызывающим. «Один из его приятелей сказал как-то, что Шейнин вел распутный образ жизни, все выглядело как “домашний публичный дом”. Шейнин отрезал: “Я сожительствовал с рядом женщин, но в публичный дом свою квартиру не превращал”», – писал Александр Звягинцев.

На этот раз автор «милицейских детективов» провел в тюрьме около двух лет. За это время его допрашивали около 250 раз. Сначала «шили» связь с «еврейским заговором» и причастность к Еврейскому антифашистскому комитету. По словам Звягинцева, который изучал протоколы допросов, тут Шейнин «охотно давал показания на деятелей культуры, искусства и своих бывших сослуживцев». Позже «еврейский вопрос» стал терять актуальность, и Шейнина попытались обвинить в шпионаже. Тут он пошел «в отказ» и не признавал вины.

«Дело Шейнина тянулось два года, хотя другие, куда более сложные и запутанные, заканчивались гораздо быстрее. Видимо, потому, что он понимал, чего от него хотят, высчитывал, что можно сказать, а чего нельзя, по течению допросов догадывался, как меняется политика на самом верху», – писал Звягинцев.

5 марта 1953 года умер Сталин. Один из сокамерников Шейнина вспоминал: «Лева был башковитый. По характеру записей в протоколе догадался, что посадили Берию, и тут же написал письмо Хрущеву – они друг с дружкой давно знакомы». Чутье не подвело. При Хрущеве дело отправили на пересмотр, выяснили, что Шейнина оговорили – и в ноябре 1953 года его выпустили. Правда, к работе в прокуратуре больше не привлекали.

До самой смерти в 1967 году Лев Шейнин занимался литературой: работал на «Мосфильме», состоял в правлении Союза писателей СССР, был одним из редакторов литературного журнала «Октябрь». «На свободу вышел уже “не тот Шейнин”, – писал актер Василий Ливанов в своей книге мемуаров. – Единственным его желанием было найти хоть какое ни есть оправдание своей прежней деятельности. Такое оправдание он видел в беспрестанной выдаче разнообразной информации, считавшейся во время его службы секретной. Говорил он без умолку и готов был отвечать на любые вопросы».

В числе прочего он утверждал, что причиной его ареста якобы стало проведенное им расследование смерти Соломона Михоэлса – артиста и председателя ЕАК. По версии Шейнина, власти хотели представить убийство еврейского активиста как несчастный случай – и послали его «навести марафет»: скрыть улики и замести следы насилия. Но вместо этого Лев Шейнин будто бы развил бурную деятельность, докопался до истинных причин трагедии – и за это его решили «убрать».

Кроме собственных слов Шейнина, нет других подтверждений того, что он действительно расследовал гибель Михоэлса. Не исключено, что Шейнин просто придумал эту историю, чтобы представить себя борцом с Большим террором – а не одним из его пособников.