У врача за пазухой

70 мусульман стали Праведниками народов мира. Но араб среди них лишь один – египетский врач Мохаммед Хельми. Он слыл ярым нацистом и антисемитом, но на деле всю войну спасал евреев.

Берлин, 1943 год. В квартире врача Мохаммеда Хельми, ведущего частную практику, раздался звонок. Молоденькая помощница-мусульманка, закутанная в хиджаб, открыла дверь и со всей учтивостью встретила посетителей – офицеров гестапо. Пришли они вовсе не как пациенты: им сообщили, что доктор укрывает у себя девушку-еврейку по имени Анна Борос. Мохаммед Хельми, слывший верным сторонником нацистского режима, возмутился: что за мерзкий поклеп возводят на него недоброжелатели!

Он предложил дорогим гостям лично осмотреть все комнаты и еще раз заверил, что в его квартире живут только трое: он сам, медсестра-немка – его невеста, а также его племянница Надия – та самая помощница-мусульманка. Гестаповцы для приличия заглянули за пару занавесок, вежливо попрощались с доктором и ушли восвояси. И только тогда «помощница-мусульманка» облегченно выдохнула: она и была той самой разыскиваемой Анной Борос, которую якобы лояльный к гитлеровцам доктор прятал от нацистов с самого начала войны.

Возможно, из Мохаммеда Хельми, не стань он врачом, получился бы прекрасный актер или профессиональный игрок в покер: почти всю войну он успешно блефовал, пуская нацистам пыль в глаза, и блестяще отыгрывал свою роль выходца из влиятельной арабской семьи, который может быть полезен режиму.

В этом была лишь крупица правды. Мохаммед Хельми действительно происходил из зажиточной семьи. Его отец был офицером египетской армии, и у него хватало средств, чтобы отправить сына учиться за границу. Однако никаким особым влиянием он не обладал. Мохаммед, как и многие его молодые соотечественники из того же сословия, приехал в Берлин сразу после окончания школы, чтобы получить высшее образование. Выходцы из арабских стран в 1920-е годы предпочитали учиться именно в Германии: англичан и французов они воспринимали как колонизаторов, тогда как к немцам таких претензий не было. Кроме того, жизнь в Германии была для них крайне выгодна: страна страдала от жестокой инфляции, обесценивались целые состояния. Но на иностранцев, получавших средства из-за границы, это никак не влияло, и они могли себе позволить безбедное существование. Так что в Берлине перед войной молодые образованные арабы вели богемный образ жизни, проводили дебаты и поэтические вечера. Одних только журналов на арабском языке издавалось более десятка. К этому сообществу принадлежал и Мохаммед Хельми.

По окончании Университета Фридриха Вильгельма, ныне это Берлинский университет Гумбольдта, Хельми поступил на работу в больницу, расположенную в берлинском районе Моабит. Во главе этой больницы, где две трети персонала приходилось на евреев, стоял Георг Клемперер – тот самый, кого советское правительство в 1922–1923 годах не раз приглашало в Москву для лечения Ленина.

Может показаться странным, что араб выбрал еврейскую больницу. Однако отношения между арабами и евреями в довоенном Берлине были достаточно дружескими, и в еврейской больнице мусульманин получал гораздо больше шансов на продвижение, чем в клиниках с преимущественно немецким персоналом.

Хельми успешно вписался в коллектив – Георга Клемперера глубоко уважал и считал своим учителем. Однако повышение произошло несколько иначе, чем он ожидал: в середине 1930-х начались гонения на евреев, и многие врачи покинули больницу. Кто-то успел уехать из страны, как тот же Клемперер, эмигрировавший еще в 1933 году в Америку, а кто-то, увы, уволился далеко не по собственному желанию. Хельми не тронули: хотя нацистская расовая теория относила арабов к числу низших рас, из иерархии они не вычеркивались, в отличие от евреев. К тому же нацисты считали мусульман потенциально полезными и старались поддерживать хорошие отношения с арабами, надеясь, что те встанут на их сторону в борьбе против общего врага – Британии.

Так что карьера Хельми пошла в гору, однако продолжалось это недолго: теперь врачей в больницу назначали исключительно по критерию лояльности к режиму, и их квалификация оставляла желать лучшего. Хельми не боялся публично критиковать такой подход, так что очень скоро его невзлюбили. Новые коллеги даже составили петицию с просьбой запретить арабам лечить немецких женщин. Однако в ответ Хельми подал жалобу в МИД Германии, который встал на его защиту, так что его оставили в покое.

Словно в пику своим недоброжелателям Хельми вопреки запретам начал лечить евреев, но благодаря репутации выходца из влиятельной семьи и напускной лояльности к режиму это сходило ему с рук. Когда в 1937 году у Хельми истек контракт, в больнице отказались его продлевать, и доктор-араб переключился на частную практику, продолжая принимать евреев. В числе его постоянных пациенток были жена богатого берлинского коммерсанта Юлия Борос и ее мать Сесилия Рудник. С Анной Борос, дочерью Юлии от первого брака, доктор Мохаммед познакомился, когда той было 14 лет. Он очень тепло относился к Анне и воспринимал ее как свою племянницу или младшую сестру.

Когда началась Вторая мировая война, Хельми арестовали, но тот включил свое актерское мастерство и начал доказывать, что поддерживает нацистов с 1929 года, что он единственный египтянин, состоявший в НСДАП и что врачи в еврейской больнице заставляли работать его бесплатно, поэтому он ярый антисемит. Хельми также пообещал посодействовать освобождению немцев, находящихся в плену в Египте. Разумеется, это было ложью от первого до последнего слова, но спектакль сработал, и в мае 1940 года Хельми отпустили.

Через два года беда грозила уже его еврейским друзьям. В опасности была вся семья Борос. Муж Юлии Георг Вер был немцем, и это служило какой-никакой защитой, но Анне, гражданке Румынии, было приказано немедленно покинуть страну и вернуться на родину, а ее бабушка Сесилия получила предписание явиться в синагогу Моабита с вещами. Женщины пребывали в растерянности, не зная, что предпринять, и доктор Мохаммед взял инициативу в свои руки. Он попросил свою хорошую знакомую, немку Фриду Штурманн, спрятать у себя Сесилию, а сам укрыл Анну в летнем домике. Когда гестаповцы пришли за Анной, им сообщили, что она, как и было велено, уехала в Румынию.

Однако летний домик был ненадежной защитой, и Хельми вспомнил старое правило: хочешь спрятать как следует – прячь на самом видном месте. Так в его приемной вскоре появилась молодая помощница в хиджабе, воспитанная в лучших мусульманских традициях. Доктор Мохаммед представлял ее как свою племянницу Надию, приехавшую из Дрездена. Он старался говорить с ней только по-арабски, а Анна, скрывавшаяся под этой личиной, делала вид, что прекрасно его понимает. Еще до войны Анна мечтала стать детской медсестрой, и доктор Мохаммед учил ее делать анализы. Так что девушка обладала кое-какими медицинскими навыками, что позволяло не только лучше играть роль, но и на самом деле помогать доктору. Мохаммед Хельми, несмотря на опасность, продолжал принимать пациентов-евреев, выписывал подневольным работникам липовые справки о нетрудоспособности – в общем, на словах он пламенно поддерживал режим, но на деле с ним боролся.

В 1943 году доктор получил приказ прибыть в гестапо вместе со своей помощницей. Оба уже готовились к худшему, но, к счастью, беды не случилось. В отеле «Принц Альбрехт», где находилась резиденция гестапо и рейхсфюрера СС, доктор увидел великого муфтия Иерусалима Амина аль-Хусейни, антисемита и сторонника нацистов. Хельми тут же с облегчением сообразил, что его пригласили как врача к гостям-мусульманам.

По иронии судьбы впоследствии Амин аль-Хусейни, сам того не зная, в некотором смысле помог защитить Анну. Дело в том, что один из друзей Хельми по имени Камаль ад‑Дин Галяль работал на великого муфтия и украл несколько бланков, свидетельствующих об обращении в ислам. Прямо с личной подписью аль-Хусейни. С помощью одного из этих бланков Анна «приняла» ислам. Желая упрочить ее положение, доктор Мохаммед попросил еще одного своего друга жениться на Анне. Он надеялся, что с помощью фиктивного брака она сможет получить египетское гражданство и уехать из Германии. Уже шли приготовления к свадьбе, но план провалился: местный ЗАГС отказался принять заявление, поскольку гестапо начало подозревать неладное. В квартиру Хельми дважды приходили с обыском, и стало понятно, что спектакль вот-вот провалится.

И тогда Хельми блестяще разыграл его последний акт, обеспечив успех своему представлению. Он сам пришел в гестапо и встал в позу жертвы. Мохаммед Хельми в гневе рассказал, что его, видите ли, несколько лет водили за нос! Он показал письмо, где Анна признавалась в своем еврействе, просила прощения за обман и писала, что уехала к тете в Дассау. На самом деле это письмо было написано заблаговременно под диктовку Хельми, а сама Анна в момент его вручения гестаповцам пряталась в пригороде в летнем домике доктора. Актерское мастерство Хельми снова сработало: гестаповцы поверили и отпустили доктора восвояси. Это случилось незадолго до конца войны, и Анна благополучно дожила в своем укрытии до освобождения Берлина.

Впоследствии Анна уехала в США и вышла там замуж, сменив фамилию на Гутман. Доктор же до 1982 года, вплоть до самой своей смерти, жил и продолжал свою практику в Берлине вместе с женой Эми-Анной, той самой медсестрой-немкой, которая во время войны помогала ему прятать «Надию». В 1962 году после свидетельства Анны сенат Берлина присудил Хельми звание героя, а в 2013 году, уже после смерти Хельми, его заслуги признал «Яд ва-Шем». Так Мохаммед Хельми стал первым арабом среди Праведников народов мира. Фрида Штурманн, помогавшая укрывать бабушку Анны, также получила это звание.

После присуждения этого почетнейшего звания возникла небольшая заминка: было некому вручать награду. Правительство Египта поблагодарило Израиль за оказанную честь, но отказалось ее принимать, мотивируя тем, что он действовал как частное лицо, а не от имени государства. Каирские родственники Хельми тоже ответили отказом, который объяснили так: доктор Мохаммед помогал всем людям независимо от их религии, и неправильно, что его чествуют только за спасение евреев. «Яд ва-Шем» начал искать других родственников, и спустя целых четыре года грамота и медаль наконец-то были переданы берлинскому врачу Насеру Котби – внучатому племяннику доктора Мохаммеда.