Бойцы гетто

18 января 1943 года, после почти четырехмесячного перерыва, немцы возобновили депортации из Варшавского гетто. Из 400 тысяч евреев в гетто остались всего 40 тысяч человек — большинство отправили в Треблинку, лагерь уничтожения, где почти все погибли в газовых камерах.

Особые отряды СС врывались в дома, убивая тех, кто пытался спрятаться; детей и стариков выбрасывали из окон. Еврейская больница опустела. Ходячих больных выволокли на центральную площадь гетто, чтобы увезти для погрузки в эшелоны, остальных прикончили на месте. Винтовочные выстрелы и автоматные очереди смешались с криками умирающих. Несколько сот человек были убиты, около пяти тысяч — схвачены.

Внезапно одиннадцать евреев, вооруженных пистолетами и гранатами, набросились на полицейских и эсэсовцев, уничтожили нескольких немцев и заставили остальных отступить. В перестрелке пало девять повстанцев. Двое уцелели и вернулись к своим товарищам в забаррикадированное здание.

Укрывшись там, они держали оборону, не давая немцам прорваться внутрь дома. Несмотря на превосходство в вооружении, немецкая атака задохнулась. Тогда солдаты подожгли дом. Евреи продолжали сражаться до последнего патрона. Наконец в живых остался лишь командир отряда Мордехай Анилевич. В руках у него была винтовка, захваченная в бою.

Немецким солдатам, которые с такой привычной уверенностью вошли в гетто, чтобы провести депортацию, пришлось сначала отступить в укрытие, а потом убраться восвояси, теряя убитых и раненых.

На следующий день немцы снова попытались войти в гетто. Они стреляли по окнам, бросали в квартиры гранаты и убили сотни людей, но около сорока евреев-повстанцев, вооруженных всего десятком пистолетов, не прекратили сопротивления и продолжали отстреливаться, отступая от дома к дому, перебегая с крыши на крышу.

21 января немецкие войска покинули гетто. Трудно поверить, но евреям удалось на время приостановить депортацию. Сами немцы были поражены фактом сопротивления. "Евреи стреляют! — восклицал изумленный эсэсовский офицер. — У них появилось оружие!" Восемнадцать лет спустя в Иерусалиме, на суде над нацистским преступником Адольфом Эйхманом, руководитель еврейского подполья Ицхак Цукерман сказал: "Мы поверили, что можем сражаться, что умеем воевать".

Вызов, брошенный гитлеровцам в январе 1943 года в Варшаве, отнюдь не был первым актом вооруженного сопротивления евреев плану так называемого "окончательного решения еврейского .вопроса", то есть уничтожения европейского еврейства.

В то самое время, когда бойцы еврейского подполья вышвырнули немцев из Варшавского гетто, евреи в городе Ченстохово, что к юго-западу от Варшавы, уничтожили двадцать пять немецких солдат. В ответ были убиты двести пятьдесят евреев.

Среди многих актов сопротивления, предшествующих восстанию 1943 года, следует назвать выступления евреев в Минском гетто в марте 1942 года, в результате которого погибли пять тысяч человек, образование в Ие (Польша) еврейского партизанского отряда, девятьсот бойцов которого были убиты, нападение на украинского охранника в Треблинке в августе 1942 года, после чего последовало возмездие — расстрел из пулемета целого эшелона евреев, и множество массовых побегов из гетто и концентрационных лагерей по всей Европе.

В июле 1942 года поднялись восстания в четырех польских гетто, в частности, в Несвези, где большая группа евреев, забаррикадировавшись в синагоге, препятствовала депортации. Две девушки, работавшие в оружейной мастерской, сумели передать повстанцам несколько винтовок и разобранный пулемет.

Когда немцы открыли огонь по синагоге, евреи начали отстреливаться. Немецкие солдаты, вооруженные автоматами, ворвались в здание, но евреи, у которых было всего несколько винтовок, ножи, металлические прутья и камни, продолжали сопротивляться. Вооруженные железными прутьями старики набросились на немецких автоматчиков и вступили с ними в жестокую рукопашную. После длительного сопротивления евреи подожгли собственные дома. Когда начался пожар, сотни местных крестьян ворвались в гетто и разграбили его.

Еще более поразительное восстание, когда у евреев вообще не было оружия в современном смысле слова, произошло в августе 1942 года в Лахве (юго-западная Белоруссия). Люди, выстроенные перед свежевырытым рвом, куда должны были после расстрела упасть их тела, набросились с топорами, молотками и дубинками на хорошо вооруженных солдат. В то же время другие евреи подожгли гетто. Из двух тысяч человек шестьсот добрались до близлежащего леса, но большинство все-таки попало потом в руки преследователей. Всего сто двадцать беглецов смогли присоединиться к местным партизанам.

Как ни удивительно, несколько сот еврейских повстанцев из других гетто сумели бежать и влиться в ряды партизанских отрядов в лесах. Во всех странах, оккупированных нацистами, евреи занимали заметное место в партизанском движении.

Как только Адольф Гитлер стал в 1933 году рейхсканцлером, он принялся осуществлять ту антиеврейскую политику, которую открыто изложил в своей книге "Меш КатрР' ("Моя борьба").

Фюрер начал с законов, запрещающих евреям определенные виды профессиональной деятельности, затем их лишили гражданских прав и в конце концов исключили из немецкого общества.

Концентрационный лагерь Дахау предназначался для коммунистов,, социалистов, профсоюзных деятелей и других противников нацизма. Многие из политических оппонентов Гитлера были евреями. Прошло немного времени, и в Дахау начали прибывать евреи, посланные туда лишь потому, что они были евреями.

В то же время отряды штурмовиков начали нападать на евреев на улицах, в лавках и в синагогах. Школьникам внушалось, что евреи — их враги, патриотические песни сеяли ненависть к евреям, насилие и дискриминация достигли такого размаха, что к 1938 году около сорока процентов из полумиллиона немецких евреев оставили страну.

Евреи немало страдали также в Польше, Венгрии и Румынии, где правые режимы брали пример с нацистов. Когда Гитлер в марте 1938 года провел аншлюс, антиеврейские меры были распространены и на Австрию. В Вене евреев выбрасывали из квартир, нападали на них на улицах, избивали и отправляли в концлагеря.

Вскоре стало ясно, что евреям, которые хотели бы эмигрировать из Германии и Австрии, некуда податься, потому что даже те страны, которые прежде были для них открыты, теперь ввели ограничения на въезд иммигрантов.

Судьба еврейских беженцев стала темой международной конференции, созванной во французском городе Эвиане в июле 1938 года. Представители более тридцати стран, в том числе Великобритании, Франции и Соединенных Штатов, оплакивали положение эмигрантов, но ни одна из них не пошла на то, чтобы увеличить квоту. Некоторые государства в результате даже ужесточили иммиграционное законодательство.

В Германии меры против евреев становились все суровее, росло число концентрационных лагерей, разрушались синагоги. Когда Судетская область была передана Германии, евреи были изгнаны из Судет в Чехословакию, но та, в свою очередь, отказалась их принять. Множество евреев длительное время ожидало решения своей судьбы на островке посреди Дуная.

В октябре 1938 года польское правительство лишило гражданства тех своих подданных, которые прожили за рубежом более пяти лет, тем самым превратив 15 тысяч польских евреев, находившихся в Германии, в лиц без гражданства. Немцы быстро отправили этих евреев специальными эшелонами к польской границе. Там их высадили и под угрозой расстрела погнали в направлении Польши, Изучив документы, выданные евреям в Германии и подтверждающие их польское гражданство, пограничники позволили им перейти на польскую территорию.

Живший во Франции выходец из Польши Гершл Гриншпан, узнав о депортации своей семьи, вошел в немецкое посольство в Париже и застрелил немецкого дипломата Эрнста фон Рата. Нацисты избрали этот акт предлогом для организации погромов по всей Германии. В недоброй памяти "Хрустальную ночь" штурмовики подожгли синагоги, разгромили жилые дома, магазины, мастерские, принадлежавшие евреям. Многие евреи были арестованы и посажены в концентрационные лагеря Дахау и Бухен-вальд.

Как ни ужасна была эта ночь, она явилась только началом. Война против евреев продолжалась. Своего пика она достигла в августе 1942 года, когда за один только месяц нацистами и их подручными были убиты 400 тысяч европейских евреев. До этого, в 1941 году, убийства почти таких же масштабов осуществлялись немецкой армией, вторгнувшейся в Россию, — там немцы систематически уничтожали евреев без всякого разбора.

К концу второй мировой войны нацисты убили около шести миллионов евреев, четверть этого числа составили дети. Эта не имеющая прецедентов в истории трагедия получила название Катастрофы европейского еврейства.

1 сентября 1939 года немецкая армия вступила в Польшу. Два миллиона польских евреев оказались под властью нацистов. Пока на польской территории еще шли военные действия, наступающие немцы сотнями хватали евреев, включая детей, и расстреливали их сразу или после того, что можно назвать пародией на суд. Оккупанты поджигали синагоги, а евреев, пытавшихся спасти свитки Торы, убивали и бросали в огонь. Религиозным евреям сбривали бороды и заставляли танцевать на кострах, сложенных из священных книг.

На польской земле были созданы огромные концентрационные лагеря. В крупных городах нацисты построили гетто. Самое большое гетто находилось в Варшаве. Оно было учреждено приказом в 1940 году, в Рош ха-Шана — еврейский Новый год: немцы всегда проявляли интерес к датам.

Резервация была организована в том районе, где жили 240 из 316 тысяч евреев Варшавы. Немногочисленные поляки были выселены, а гетто обнесено колючей проволокой. В 1942 году в страшной тесноте и антисанитарных условиях здесь жили уже 430 тысяч евреев.

Административные функции в гетто выполнял под наблюдением нацистов юденрат (еврейский совет), члены которого столкнулись с ужасной дилеммой. Естественно, большинство евреев стремилось избежать сотрудничества с угнетателями, но в случае отказа им и их семьям грозили суровые кары. В то же время многие лидеры еврейской общины убедили себя в том, что если они пойдут на службу в юденрат, им удастся облегчить судьбу своих семей, друзей и всех евреев в целом.

Если варшавские евреи испытывали смешанные чувства по отношению к чиновникам юденрата, то они открыто презирали еврейскую полицию, сформированную немцами для поддержания порядка в гетто. Полицейские бесспорно были коллаборантами, однако и перед ними стояла та же дилемма, что и перед членами юденрата.

Немцы никогда не оставляли гетто в покое. Его население было заранее обречено на смерть. Если дневной рацион немецкого солдата содержал 2310 калорий, поляка — 634 калории, то еврей получал лишь 194 калории в день. Согласно осторожным оценкам, около 40 тысяч евреев умерли в гетто от недоедания. Поскольку врачам не давали лекарств, бушевали эпидемии. Зимнего отопления не существовало. В этих условиях процветал "черный рынок". Хотя контрабанда каралась расстрелом, пища, топливо и другие предметы первой необходимости тайно проносились на территорию гетто, и многих это спасло от смерти.

Отношение к контрабандистам было неоднозначным. С одной стороны, они наживались на чужих бедствиях и нищете; с другой — спасали тысячи жизней. Историк Варшавского гетто Иммануэль Рингельблюм, который на протяжении всей оккупации сохранял документы и вел дневник "Записки из Варшавского гетто", предлагал воздвигнуть памятник контрабандистам. Даже если в этом предложении была ирония, то лишь отчасти. Позднее контрабандисты сыграли ключевую роль в снабжении гетто оружием, а подполье наладило собственную сеть контрабанды.

В гетто были созданы фабрики, использовавшие рабский труд: там изготовлялись мундиры для немецкой армии и многое другое для военных нужд. Часто мизерные заработки на фабрике были единственным источником средств в семье, однако Рингельблюм отмечает акты саботажа даже в первые годы существования гетто.

Еврейские портные отправили немцам партию мундиров, в которых "брючины были соединены друг с другом, пуговицы нашиты на спину, карманы посажены вверх ногами, а правые рукава перепутаны с левыми". Далее Рингельблюм пишет: "Этот транспорт вернули из Берлина, и теперь весь производственный отдел трясется. Немцы угрожают крутыми мерами".

Несмотря на ужасающие условия, смерть и голод, грязь и болезни, страх и коррупцию, в Варшавском гетто процветала общественная и культурная жизнь. В четырех театрах ставились спектакли на иврите, польском и идише. Давались концерты, читались лекции, организовывались школы, проводились занятия ивритом, выпускались газеты. Действовали и благотворительные организации. До тех пор, пока Соединенные Штаты не объявили войну Германии (в конце 1941 года), американским евреям удавалось посылать кое-какие деньги в Варшаву, чтобы облегчить положение в гетто. Больница пыталась как-то справиться с инфекциями, для детей, потерявших родителей, были созданы сиротские приюты.

18 июля 1942 года в Доме сирот Януша Корчака, педагога с мировым именем, дети выступили с представлением по пьесе самого Корчака "Умирающий принц". В тот же день Адам Черняков, председатель юденрата, объявил, что, согласно заверениям германских властей, никто не собирается выселять евреев из гетто и им будет позволено остаться в Варшаве.

Через четыре дня начались депортации. Вооруженные украинские и латышские охранники окружили гетто, в то время как другие части вошли внутрь. Адольф Берман, отвечавший за работу нескольких сиротских приютов, показал на процессе Эйхмана:

В самый первый день жертвами стали дети, и я никогда не смогу забыть душераздирающих, мучительных сцен, когда эсэсовцы с особой жестокостью нападали на детишек, выбежавших на улицы. Их насильно швыряли в повозки, и я хорошо помню, что дети пытались защищаться. Их крики и плач по сей день звучат у меня в ушах.

Немцы заверили юденрат, что только неработающие евреи будут, как это эвфемистически называлось, "переселены на восток", и убедили Чернякова, что депортируют не более 20 тысяч человек. Но когда нацисты потребовали выдавать им по шесть тысяч евреев в день и сообщили, что "переселение" будет происходить ежедневно. Черняков 'осознал трагизм положения. 23 июля 1942 года, не желая больше помогать немцам и посылать евреев на смерть, он покончил с собой.

Хаим Каплан, директор школы в гетто, дневник которого был опубликован под названием "Свиток ужаса", так описывает депортацию:

Гетто стало адом. Люди превратились в зверей. Каждому остался лишь шаг до депортации. На улицах за людьми охотятся, как за животными. И самую большую жестокость к обреченным проявляет еврейская полиция...

Как только окружают дом, начинается невообразимая паника. Евреи, у которых нет ни документов, ни денег, прячутся в углах и щелях, в подвалах и на чердаках. Дети раздирают небеса своими криками. Взрослые и старики принимают свою судьбу с молчаливой покорностью и ждут высылки, стоя с маленькими узелками подмышкой. Но нет предела горю молодых женщин.

Януш Корчак был единственным среди директоров школ и сиротских приютов, который мог избежать депортации, но он отказался покинуть своих детей и добровольно сопровождал их в концлагерь.

Депортации продолжались до 12 сентября 1942 года. За это время 300 тысяч евреев были вывезены в Треблинку и умерщвлены в газовых камерах. Пока ежедневные облавы продолжались, Рингельблюм вел свои записи. В них он сообщает о многих случаях сопротивления. Когда один еврей набросился на немецкого охранника и начал душить его, немец немедленно пристрелил свою жертву и еще тринадцать человек. Два еврея-грузчика, которых должны были расстрелять, напали на своих убийц — за это было казнено сто десять человек. Целые группы молодых людей оказывали сопротивление при аресте, голыми руками сражаясь против вооруженных солдат.

Несмотря на изоляцию, варшавские евреи знали, что происходит в других городах. Контакт между разными гетто осуществлялся через связных, которые, рискуя жизнью, передвигались из конца в конец Польши с поддельными "арийскими" документами.

Рингельблюм рассказывает о двух девушках, Хайке и Фрумке:

Каждый день им грозит смертельная опасность. Вся их надежда на их "арийские" личики и на крестьянские платки, которыми они покрывают головы. Не колеблясь ни секунды, они безропотно выполняют самые опасные задания. Нужно отправиться в Вильно, Белосток, Львов, Ковель, Люблин, Ченстохово или Радом и тайно доставить туда нелегальщину, контрабанду и деньги? Девушки немедленно соглашаются, словно это само собой разумеется. Нужно спасти товарищей из Вильно, Люблина или другого города? Девушки выполняют и это задание. Ничто не может стать для них препятствием, ничто их не остановит.

В августе 1943 года в Бедзине Фрумка Плотницкая была загнана преследователями в подвал. Она умерла, сопротивляясь, с пистолетом в руке. Хайка Гроссман осталась жива, сражалась в Белостокском гетто, работала в киббуце в Израиле, стала членом Кнессета и одним из самых уважаемых граждан нашей страны.

Когда в августе 1942 года депортации достигли пика, Рингель-блюм спрятал свои архивы в жестяные коробки и консервные банки и зарыл их в землю. Ни сам историк, ни его друзья, включая Хаима Каплана, не были уверены в том, что кто-нибудь из Варшавского гетто выживет. Поэтому они решили сделать все от них зависящее, чтобы свидетельства о случившемся сохранились. Нужно сказать, что их документы, дополненные рассказами тех, кто не погиб, стали бесценным источником информации об этих страшных событиях.

Зимой 1941 года сионистские группы в Варшаве приступили к созданию подполья и подготовке вооруженного сопротивления. Большая часть еврейских движений и организаций в гетто так или иначе была вовлечена в подполье, но первыми начали работу сионистские молодежные объединения, члены которых готовились к переселению в Палестину.

Молодые сионисты смотрели на ситуацию по-другому, не так, как старшее поколение. У них проснулась воля к сопротивлению, и они стали действовать согласно своим убеждениям.

Ведущую роль в организации вооруженного восстания играло левое сионистское движение социалистического толка Ха-шомер ха-цаир под руководством Мордехая Анилевича — того самого, который возглавил нападение на немцев в январе 1943 года. В дневнике Рингельблюма сохранились немногословные портреты выдающихся личностей гетто. Его записки об Анилевиче, "товарище Мордехае", содержат кое-какие сведения об этом замечательном человеке, возглавившем восстание в Варшавском гетто.

Рингельблюм описывает его как "молодого парня лет двадцати пяти, приятной наружности, среднего роста, с узким, бледным лицом". Анилевич брал у Рингельблюма книги, чаще всего по экономике и еврейской истории.

Вскоре после начала войны движение Ха-шомер ха-цаир занялось воспитательной и культурной работой среди молодежи. Руководители движения, рискуя жизнью, с поддельными документами выезжали за пределы Варшавы в места расселения евреев, распространяли просветительные материалы и поддерживали активность своих групп на местах. Руководители собирались со всей страны на семинары в Варшаву — порой для этого приходилось идти пешком несколько дней.

"Несколько раз я читал лекции на семинарах Ха-шомера, — писал Рингельблюм. — Глядя на пылающие энтузиазмом лица юношей, я забывал о том, что вокруг идет война".

Однажды, когда молодежь пела и танцевала народные танцы, это привлекло внимание немецкого охранника, который зашел проверить, что происходит. Кончилось тем, что он проговорил с молодыми людьми до зари.

В Варшаве молодежное движение создало "киббуц" с общей кухней. Каждый отдавал свои заработки в общий котел.

Зимой 1941 — 1942 годов Анилевич организовал съезд активистов движения, на котором Рингельблюм выступил с докладом "История еврейского движения сопротивления". В перерыве Анилевич завел лектора в комнату и, оставшись с ним наедине, показал два револьвера — учебное оружие Ха-шомера. "То был их первый шаг в этом направлении, — рассказывает Рингельблюм, — еще до создания Боевой организации".

Вскоре Анилевич возглавил Еврейскую боевую организацию, объединившую четырнадцать сионистских и восемь несионистских групп. Как вспоминает Рингельблюм, Анилевич целиком посвятил себя этой работе, полностью отошел от культурно-просветительной деятельности и даже сожалел о "зря потраченных" годах. Теперь он считал, что с самого начала должен был приступить к подготовке вооруженного восстания, к тому, чтобы "отомстить самому страшному врагу евреев и всего человечества, каких не знала история".

Молодежь рвалась в бой, презрев страх смерти. Рингельблюм пишет, что, как это ни парадоксально, "старшее поколение, прожившее уже полжизни, говорило, думало и беспокоилось только о том, чтобы выжить, мечтало о том, чтобы сохранить жизнь, а молодежь — лучшее и благороднейшее из того, что имел еврейский народ — говорила и думала только о том, как достойно умереть".

Когда было решено вывезти руководителей еврейской общины Польши за пределы гетто, Анилевич, по словам Рингельблюма, очень прохладно отнесся к этой идее (хотя, согласно другим рассказам, он поощрял к бегству тех, кто не мог участвовать в сопротивлении). Он предпочел бы использовать и без того ограниченные денежные средства для покупки оружия и боеприпасов.

Анилевич, рассказывает историк, был до предела предан своим товарищам по молодежному движению: "Ради друга он готов был прыгнуть в огонь". В январе 1943 года он возглавил операцию по спасению товарища, арестованного фабричной стражей, всего за несколько часов до появления немецких войск в гетто.

По словам Рингельблюма, Анилевич всецело отдался подготовке восстания. "Он был не из тех командиров, которые посылают под пули других, а сами остаются в безопасности. В январе 1943 года он активно участвовал в боевых действиях и немало немцев уложил из своего револьвера".

После того как немцы были изгнаны из гетто в январе и еще раз — в феврале, Гиммлер лично отдал приказ о его уничтожении. Командовать операцией был назначен генерал Юрген Штрооп, имевший опыт борьбы с партизанами на Украине и на Балканах.

Между тем бойцы Еврейской боевой организации продолжали получать оружие, которое доставляли в гетто через канализационные каналы и другими путями. Часть оружия проносили похоронные команды, работавшие в городе.

Опять-таки нельзя не отметить выбранное немцами время: операция против гетто была назначена на 19 апреля 1943 года, в канун Песаха — праздника освобождения еврейского народа от египетского рабства. Поднявшись по тревоге вечером 18 апреля, подпольщики собрались в штабе. Анилевич приказал раздать оружие и боеприпасы.

Входы в здания были забаррикадированы мебелью, окна закрыты мешками с песком и подушками, на крышах реяли бело-голубые сионистские флаги. В ту ночь никто не спал.

Для проведения операции немцы выделили две тысячи отборных эсэсовцев, которым были приданы артиллерия, саперы, полиция, а также польские, латышские и украинские вспомогательные части. Им противостояли шестьсот мужчин и женщин, бойцов организованного еврейского подполья. Еще несколько сот евреев боролись в одиночку, а тысячи других оказывали пассивное сопротивление, отказываясь добровольно подвергнуться депортации в лагеря смерти.

Особенно значительным было неравенство в вооружении. У немцев было 13 тяжелых и 69 легких пулеметов, 135 автоматов, 1258 винтовок, полевые орудия. Они также использовали танки, бронетранспортеры и — по крайней мере дважды — авиацию. Евреи могли противопоставить всему этому 2 автомата, 17 винтовок, пистолеты, ручные гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Кроме того, в стратегических местах повстанцы заложили самодельные мины.

Немцы планировали ликвидировать гетто и превратить Варшаву в "свободный от евреев" город к 20 апреля, дню рождения фюрера.

В шесть часов утра 19 апреля операция началась. Наученные прежним опытом, немцы послали вперед вспомогательные части и еврейскую полицию. Те евреи-полицейские, которые отказались участвовать в захвате гетто, были расстреляны. За вспомогательными частями последовали немцы с грузовиками, бронетранспортерами, тяжелыми пулеметами, каретами "скорой помощи" и полевой кухней.

Продвижение войск в гетто было остановлено еврейскими отрядами в двух местах: бойцы сопротивления, укрывшись в домах, на балконах и на чердаках, открыли по немцам огонь и забросали их гранатами и бутылками с зажигательной смесью.

На первом рубеже атакующие в панике бежали. После того как немцы перегруппировали свои силы и снова двинулись вперед, чтобы подобрать убитых и раненых, их снова отогнали мощным огнем. Еврейские бойцы уже в открытую стреляли по врагу из пистолетов. В это время к немцам прибыло подкрепление, открывшее беспорядочный огонь по тем зданиям, где прятались еврейские повстанцы. Но и на этот раз немцам пришлось отступить.

На другом рубеже четыре группы повстанцев дали пройти в гетто еврейской полиции и открыли огонь только при появлении немцев и украинцев. Фашисты откатились и залегли. Тогда евреи перенесли огонь на тех, кто находился в укрытии. Немцы дрались с украинцами за место побезопаснее, пока эсэсовские офицеры не отогнали вспомогательные части на отведенные им позиции.

Теперь немцы ввели в бой три танка. Однако головной танк тут же был подбит гранатой и вышел из строя. Два других отошли. Отступление немцев вызвало у евреев взрыв восторга. Свидетель событий так рассказывает об этом: "Эти лица, еще вчера отражавшие только ужас и отчаяние, теперь светились небывалой, неописуемой радостью. В этой радости не было ничего личного — одна лишь гордость тем, что гетто сражается".

В этот момент генерал Штрооп взял на себя командование и отдал приказ войскам продвигаться с осторожностью — от дома к дому. Он также распорядился об артиллерийском обстреле тех домов, где засели евреи.

Во второй половине дня немцы выбили еврейские отряды из одного квартала, но повстанцам удалось благополучно отойти по крышам и перегруппировать силы. Будучи не в состоянии круглосуточно преследовать бойцов, Штрооп вывел свои войска из гетто с наступлением темноты.

В докладе Гиммлеру Штрооп признавал:

Во время нашего первого проникновения в гетто евреям и польским бандитам удалось с помощью оружия отбить нашу атаку, в которой участвовали танки и бронетранспортеры. Один танк был дважды подожжен. Это нападение привело к отступлению наших подразделений. Потери во время первой атаки составили двенадцать человек.

В свидетельских показаниях одного из бойцов сопротивления Цивьи Любеткиной на процессе над Эйхманом говорится:

Велика была радость еврейских повстанцев. О чудо из чудес! Герои-немцы бегут, испугавшись домодельных еврейских бомб и гранат!

Примерно через час мы увидели, что их офицер велит солдатам подобрать своих убитых и раненых. Но они даже не пошевелились, они не стали подбирать убитых и раненых. Позже мы взяли оружие тех, кто там был брошен. Так в первый день мы, горстка евреев, почти безоружные, выгнали немцев из гетто.

Еврейские повстанцы, потерявшие в первый день всего одного человека, получили двадцать две винтовки от Армии Крайовой — польской подпольной военной организации. Увы, Армия Крайова, зараженная антисемитским настроением, почти не оказала помощи еврейскому подполью.

В ту ночь евреи Варшавского гетто собрались на пасхальный седер, чтобы отпраздновать исход из Египта. Среди хаоса и разрушения семьи сели за праздничные столы и читали Аггаду, рассказывающую о том, как сыны Израиля вырвались из плена и обрели свободу.

На второй день немцы предъявили евреям ультиматум, требуя сложить оружие и угрожая в противном случае стереть гетто с лица земли. Подполье отвергло ультиматум, после чего к гетто подъехали грузовики с войсками и полицией.

И снова повстанцы атаковали немцев и нанесли им значительный ущерб, так что нацистам пришлось пустить в ход танки. Один танк был опять подбит бутылкой с горючей смесью, но другие открыли по еврейской линии обороны жестокий огонь. Уничтожив несколько зданий, немцы ворвались на развалины с автоматами и гранатами. Там их встретили упорным огнем. Несколько евреев попали в плен лишь после того, как у них кончились патроны.

В тот же день немцы захватили больницу — там они перебили всех пациентов и врачей и подожгли здание.

Одним из отрядов эсэсовцев командовал сам Штрооп. После того как на самодельной мине подорвалось большое число немцев, нацисты попросили прекратить огонь на четверть часа, чтобы подобрать убитых и раненых. Руководители восстания с презрением отвергли это предложение, тем более что в это самое время эсэсовцы продолжали поджигать здания.

Теперь Штрооп осторожничал. Под мощным артиллерийским прикрытием его войска атаковали один дом за другим, уничтожали одну позицию за другой, поджигая каждое здание. Многие евреи выбрасывали на мостовую матрасы, а потом выпрыгивали сами, другие убегали по крышам и чердакам. Не раз случалось так, что бойцы вновь занимали оставленную ими позицию, после того как немцы переходили к следующему зданию.

Леон Найберг, переживший восстание, писал в своем дневнике:

В гетто каждый дом — крепость, каждая квартира — цитадель. Из окон на нападающих градом сыплются гранаты... Бойцы еврейского сопротивления по чердакам пробираются с одной улицы на другую, защищая позиции, которым угрожают немецкие бандиты. Эти убийцы пустили в дело огнеметы и теперь поджигают здания...

В другом районе гетто два немецких заводчика предложили солдатам воздержаться от нападения: фабриканты не сомневались, что уговорят "своих" евреев добровольно согласиться на депортацию. Но немцы ошиблись — евреи отказались и атаковали солдат, когда те приблизились.

В тот же день Армия Людова, левое крыло польского подполья, атаковала одно из немецких орудий и уничтожила орудийный расчет. Рабочие и студенты предприняли попытку проломить стену, отделявшую гетто от города, чтобы дать евреям возможность бежать, но эта операция закончилась неудачей, хотя два немца и два польских полицейских были убиты.

На третий день немцы начали поджигать здания одно за другим. Тысячи евреев, выбежавших из горящих домов, были схвачены. Однако повстанцы, укрепившись в подвалах и бункерах, многие из которых были соединены между собой ходами, продолжали сражаться.

Еврейское подполье опубликовало исполненное гордости коммюнике: "Осознав, что в бою сломить сопротивление евреев не удастся, немцы решили сжечь их живьем". Далее говорилось о том, что сотни детей и женщин сгорели и задохнулись от дыма, о том, что люди бросались из окон "как горящие факелы".

В "арийской" части города подпольщикам удалось расклеить листовки с призывом к полякам присоединиться к борьбе "против нашего общего врага". Однако, за исключением нападения на немецкое орудие и попытки проломить стену гетто, реакции на это не последовало.

Пожары продолжали бушевать 23 апреля, и в своем донесении начальству Штрооп пообещал, что "операция завершится сегодня же". На улицах появились саперы, взрывавшие уцелевшие здания. С самолетов на гетто сбрасывали зажигательные бомбы. В ответ повстанцы подожгли немецкие фабрики и мастерские, расположенные в гетто.

Анилевич писал своему товарищу Ицхаку Цукерману, находившемуся в "арийской" части города:

Что мы пережили здесь — описать невозможно. Ясно одно: то, что случилось, превзошло самые смелые наши ожидания... Мне кажется, творятся великие дела — начатое нами имеет колоссальное значение.

Затем Анилевич сообщал об изменении тактики, связанном с пожарами. Еврейские отряды больше не будут вступать в открытое противоборство с немцами, а вместо этого сосредоточатся на разведке, саботаже и добывании оружия. От пистолетов толку мало, писал Анилевич. Нужны гранаты, винтовки, пулеметы и взрывчатка. К этому юноша добавлял:

Невозможно описать условия, в которых живут сегодня евреи в гетто. Выжить смогут немногие. Все остальные рано или поздно погибнут. Их судьба решена. Почти во всех убежищах, где тысячами прячутся евреи, зажженные свечи сразу гаснут — не хватает воздуха.

В ночь с 23 на 24 апреля Анилевич отправил на задание первую группу нового типа: бойцы были одеты в мундиры, захваченные у немцев, ноги их для бесшумности были обмотаны тряпками. На следующий день еще одна группа была послана в "арийскую" часть города, чтобы попытаться обеспечить эвакуацию повстанцев. Эта группа наткнулась на немецкий патруль — после яростного боя уцелел только один боец.

Через неделю после начала сражения Анилевич писал: "Близятся наши последние дни, но пока у нас в руках оружие, мы будем биться и не прекратим сопротивления".

В ночь с 27 на 28 апреля руководство Еврейской боевой организации приняло решение начать эвакуацию повстанцев, которые должны были влиться в партизанское движение за пределами гетто. Регина Фудина, входившая в штаб восстания, собрала вооруженный отряд из сорока человек и вывела его через канализационные туннели на "арийскую" сторону. Оттуда грузовик доставил их в Ломянку, в восьми километрах от Варшавы. Следующий такой отряд, выйдя из туннеля, попал прямо в немецкую засаду — в схватке пали все бойцы.

Попытка немцев затопить канализационные туннели, которые служили главным путем сообщения и в которых нашли убежище многие евреи, провалилась после взрыва водопровода, устроенного диверсионной группой. 30 апреля, на двенадцатый день сражения, когда казалось, что евреи прекратили сопротивление, в тех районах, которые прежде считались спокойными, появились отряды, завязавшие новые бои с немцами. На следующий день жители гетто, собравшись в укрытиях, отметили праздник Первого мая: слушали речи, пели песни. И в этот день борьба не прекращалась: отряды, переодетые в немецкую форму, продолжали нападать на немцев.

Ошеломленный Штрооп докладывал начальству:

По-прежнему боевые отряды в составе двадцати-тридцати или более евреев в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет, в сопровождении соответствующего количества женщин, продолжали сопротивление. Эти группы подчинялись приказу продолжать вооруженное сопротивление до последнего и в случае необходимости не сдаваться в плен, а совершать самоубийство.

Особенно поразили генерала воюющие женщины, которым приходилось держать пистолет обеими руками. Под одеждой они прятали гранаты и забрасывали ими ничего не подозревающих немцев.

8 мая немцы наконец подступили к подпольному штабу, находившемуся в доме 18 на улице Милой, и перекрыли все пять выходов из него. Около трехсот гражданских лиц, живших в доме, сдались, но восемьдесят повстанцев во главе с Анилевичем отказались сложить оружие даже после того, как немцы начали обстреливать здание.

Когда немцы пустили в укрытие газ, многие евреи покончили с собой, но другие продолжали сражаться. В тот день погиб и Анилевич.

Немецкие войска прочесывали гетто, разрушая уцелевшие дома и уничтожая всех, кто им попадался, но сопротивление не прекращалось. Организованного подполья больше не существовало, но бойцы-одиночки и группки повстанцев продолжали сражаться. Голодные, раздетые и разутые, практически безоружные, они не прекращали защищать гетто, задыхаясь от висевшей в воздухе гари.

16 мая Штрооп объявил, что после взрыва Варшавской синагоги "гетто больше не существует". Однако даже тогда в убежищах гетто теплилась жизнь. Леон Найберг был среди тех, кто выжил, сумев уже в сентябре выбраться в "арийскую" часть города.

В октябре немцы доставили в Варшаву несколько сот евреев из Освенцима, чтобы те расчистили развалины гетто. Один из этих рабочих, которому удалось пережить войну, вспоминал, что он со своими товарищами обнаружил убежище, в котором лежали на столе остатки еды и книга Шолом-Алейхема — доказательство того, что отдельные группы евреев еще не сложили оружия.

В июне 1944 года на развалинах гетто отряд вооруженных евреев убил трех немецких полицейских. Полиция провела облаву и расстреляла двадцать пять человек. Это — последнее сообщение о еврейском сопротивлении. Однако отдельным евреям еще удавалось скрываться в своих убежищах — в августе 1944 года они присоединились к Варшавскому восстанию, начатому поляками.

Историк гетто Иммануэль Рингельблюм был отправлен в лагерь Травники, но с помощью подпольщиков бежал оттуда и воссоединился со своей семьей в убежище, расположенном в "арийской" части Варшавы. Он продолжал писать дневник и собирать документы. В марте 1944 года убежище было обнаружено немцами, и семья Рингельблюма была арестована в числе других.

Историка привезли на развалины Варшавского гетто, его пытали, у него на глазах казнили его жену и сына, но он не выдал тайн подполья и не признался, где спрятаны архивы. Рингельблюма расстреляли. Часть его архива была найдена после войны в 1946 году, другое собрание документов — в 1950 году. Десятилетие спустя были обнаружены дневники Хаима Каплана.

Восстание в Варшавском гетто вдохновило евреев Европы на сопротивление. Станислав Кон, сумевший выжить в концентрационном лагере Треблинка, писал:

В Треблинку прибыли последние транспорты из Варшавского гетто. В отличие от взрослых и детей, приезжавших с прежними транспортами, эти люди не сломлены и не сдались. В глазах у них не стоят слезы — в карманах они прятали гранаты и взрывчатку.

В августе 1944 года началось восстание в Треблинке. Его участникам удалось взорвать склад боеприпасов и поджечь почти весь лагерь. Кое-кто раздобыл оружие в бою, но большинство сражалось голыми руками или рабочими инструментами. Из семисот лагерников сумели бежать менее двухсот, но и из них остались в живых всего около десятка.

Позже, в сентябре, группа из тринадцати евреев, участвовавших в демонтаже лагеря, убила одного украинского охранника. Командовавший евреями восемнадцатилетний паренек надел форму убитого и "под конвоем" вывел своих товарищей на свободу.

Не меньшее восхищение вызывает восстание, четыре дня бушевавшее в Белостокском гетто в августе 1943 года. Всего 40 тысяч евреев остались в гетто к 16 августа, когда нацисты явились туда, чтобы вывезти всех узников. Евреев быстро загнали в узкие улочки, сжатые одноэтажными домами.

Пятьсот подпольщиков намеревались взять штурмом стену, окружавшую гетто, чтобы выпустить на свободу несколько тысяч человек, но эта операция окончилась неудачей. Тем не менее практически безоружные повстанцы держались до 20 августа, когда немцам пришлось применить танки, чтобы завершить "эвакуацию".

В октябре 1943 года шестьсот узников концентрационного лагеря Собибор попытались прорваться к оружейному складу, но были остановлены автоматными очередями. Тогда заключенные устремились к главным воротам, забрасывая охрану камнями и отнимая у немцев винтовки. Четыреста человек вырвались из лагеря, но около половины бежавших подорвалось на минных полях. Остальные были пойманы и расстреляны немцами и местными польскими полицаями. Уцелело всего шестьдесят человек — они присоединились к русским партизанам.

Еврейское подполье существовало почти — в каждом гетто и каждом концлагере. Тысячи евреев воевали в оккупированной Европе в составе партизанских отрядов — среди них было немало тех, кто бесстрашно сражался в гетто, избежал смерти и нашел в себе силы продолжить борьбу против нацистов.

Одним из таких героев был Абба Ковнер, руководитель сопротивления в Виленском гетто, который впоследствии стал командиром партизанского отряда и участвовал в освобождении Вильнюса. Затем Ковнер приехал в Израиль и здесь вместе с другими ветеранами еврейского сопротивления основал киббуц Лохамей ха-геттаот (киббуц ветеранов гетто) в западной Галилее. Он стал известным специалистом по Катастрофе и самым прославленным ее поэтом.

После того, что свершили бойцы гетто, изменилось значение таких слов, как "храбрость", "отвага", "гордость", "достоинство" и "честь". Историк Сесил Рот писал: "Трудно объять разумом и выразить пером огромность Катастрофы". Перефразируя эти слова, можно сказать, что трудно объять разумом и выразить пером невероятную силу духа, которой обладали воины-евреи, придавшие самому понятию гетто, некогда постыдному и унизительному, ореол славы и чести.

Нет сомнения: ничего более героического не знала еврейская история. Никогда и нигде никому не удавалось превзойти героизм бойцов гетто. Ни голод, ни унижения, ни смерть не остановили их. Поднимаясь из бесконечных глубин отчаяния, они восстали, и огонь этого восстания не угаснет в человеческих сердцах пока не прекратится род людской на этой земле.