Две голые в одной кровати

Два медведя или две медведицы вышли из леса, чтобы растерзать детей, насмехавшихся над пророком? В оригинале на иврите: «Две медведя». Вот почему она говорила: «Я была всего-навсего мальчишка». Муж ей вторил: «Две голые в одной кровати». Это было признание и сходства, и исключительности каждого.

Меир Шалев открыл мировому читателю мошавы – израильские сельскохозяйственные поселения, где люди живут общиной, но при этом каждая семья работает на своей земле. Романы Шалева – трудовые, производственные, но не в стиле литературы соцреализма. Тяжкое освоение земли – как ни парадоксально, одновременно и родной, и новой – оказывается сюжетом для нового Писания. История «мошавных» героев тоже сродни библейской – это и из-за их необыкновенных судеб, и из-за того, что в каждом персонаже прорисовывается и все развитие его рода.

«А кстати, какое все-таки забавное выражение эта ваша “история поселений”! Вы, возможно, не знаете, но в библейском иврите слово “история” чаще понимается как “родословная”. Когда в Библии говорится: “Вот история такого-то” – это необязательно его личная биография. Обычно это список людей, что порождали, и порождали, и порождали: этот “роди” того, а тот “роди” этого. Потому что именно это на самом деле важно: имена, рождения, смерти, – а не все наши торжественные: “Восхождение в Страну”, “Возвращение к труду на земле”, “Заседание поселкового Совета” и “Первая борозда”». Так говорит Рута Тавори, главная героиня романа «Вышли из леса две медведицы». Эта книга оказывается и сказанием, и писанием даже в большей степени, чем остальные романы Меира Шалева. Рута рассказывает всю историю своей семьи в серии интервью, включённых в исследование «истории еврейской колонизации» Израиля. Очень важно, что Рута – преподавательница Танаха, то есть даже её повседневное мышление пронизано Библией, притом что человек она, безусловно, светский. Оттого и её близкие предстают героями библейского масштаба, и каждый их шаг оказывается символическим.

И язык, которым говорит и пишет Рута, тоже сродни библейскому – завораживающий, ритмичный, нагруженный акцентирующими повторами, почти поэтический. Три главы в книге – истории, записанные Рутой для её умершего сына – даже графически оформлены как стихи. И то, как роман звучит по-русски – большая удача его переводчиков, Рафаила Нудельмана и Анны Фурман. Это особенно важно, потому что одна из центральных идей книги, особенно актуальная сегодня, выражена через языковую игру. А заключается эта идея, кажется, в том, что роман «Вышли из леса две медведицы» – одновременно феминистский и антифеминистский. Феминистский он потому, что на этот раз Меир Шалев говорит от лица женщины и о мире, увиденном глазами женщины. А антифеминистский – поскольку Рута и сам Шалев через свою героиню постоянно подчёркивают, что глобальной разницы между мужчиной и женщиной нет, что вообще мужчин и женщин нет, есть просто люди.

Название романа – цитата из Библии, из Четвёртой Книги Царств. Два медведя или две медведицы вышли из леса, чтобы растерзать детей, насмехавшихся над пророком Елисеем? Переводчики Меира Шалева комментируют это так: «В ивритском оригинале Библии дословно сказано: “И вышли из леса две медведя…” В русском (синодальном) переводе эта ошибка исправлена и написано: “Две медведицы”, но в ивритском оригинале она осталась до сих пор, потому что по еврейским правилам священные книги не подлежат исправлениям. Мы тоже попытались сохранить ее – в виде “Двое медведиц”». И хотя в издательском варианте эта замечательная переводческая находка – «Двое медведиц» – не сохранилась, в других фрагментах стремление героев оказаться вне гендерных рамок показано с помощью «неправильного» употребления мужского и женского рода. «Я была всего-навсего мальчишка», – говорит Рута о своей юности, а муж Руты, Эйтан, говорит о себе и жене: «Две голые в одной кровати». Это признание и сходства друг с другом, и исключительности своей пары, и просто любовное признание: «…только мы “две” говорили это друг другу, я и он, одна о другой». И мужем и женой Рута и Эйтан себя не называют, только супругами, потому что им важно подчеркнуть – они не разные, не полярные.

Словесные игры с категорией рода – не единственный «лингвистический» момент в романе. «Вышли из леса две медведицы» – мощная семейная сага о жизни нескольких поколений, то рассеивающихся по свету, то собирающихся вместе. Но одновременно это и роман о жизни языка, о мироощущении писателя и рассказчика, даже если рассказы остаются не только неопубликованными, но и непроизнесёнными: «Я пишу, потому что есть истории, которые удобней записывать, чем рассказывать, – их слова неприятно ощущать во рту. Так лучше уж, вместо того чтобы извиваться на языке, точно скорпионы и сороконожки, пусть ползают по бумаге и там оставляют свой яд». Слова в мире Руты и Эйтана Тавори обретают лицо и плоть, и отнюдь не всегда эта плоть ядовита, чаще – наоборот:

«Я делала все, что он говорил, а он смотрел на меня и требовал продолжать, пока я не сказала:
– Минутку, Эйтан, на меня напала смешинка.
И он сказал:
– Вот оно! Твое “с” в слове “смешинка” делает тебя самой красивой и самой тобой, какая ты есть. Отныне, прошу тебя, говори мне “смешинка” при каждом удобном случае. <…>

Я спросила:
– Почему именно “с” в слове “смешинка”? Почему не “слезинка”?
Эйтан ответил:
– Посмотри сама. Встань перед зеркалом и сравни твое “с” в “смешинке” и “с” в “слезинке” – насколько они разные. Это все из-за давления, которое оказывает “м”, из-за его силы.
– И это называется любовь? – спросила я. – Я должна тебе целый день смеяться?

Он улыбнулся:
– Нет, только время от времени произносить “смешинка”. Ты вовсе не должна на самом деле смеяться. Это то, что так замечательно в языке, – что слово может быть красивее, чем то, что оно описывает.
Я немного удивилась. Мне не приходило в голову, что у него есть и такие мысли.
– Я люблю букву “с” из “смешинки” именно на твоих губах, – сказал он. – Потому что только у тебя во рту эти губы, эти зубы и этот язык встретились с этой буквой».

Меир Шалев, «Вышли из леса две медведицы». М., «Книжники», «Текст», 2015. Перевод с иврита Рафаила Нудельмана и Анны Фурман