Дорогой Ильфа и Петрова

На днях исполнится 120 лет, как родился Илья Ильф, подаривший нам «великого комбинатора» Остапа Бендера. Хороший повод вспомнить «Записные книжки», которые Ильф вел всю свою жизнь – называл СССР «краем непуганых идиотов», рассказывал жене Марусе, как впервые пробовал сладкое мясо с дядей в Нью-Йорке, и описывал «Одноэтажную Америку» через пустыни, заправки и мосты.

Они начали с Минска, куда приехали из Москвы. Потом были Варшава, Прага, Париж и Нью-Йорк, путешествие через всю Америку в Калифорнию и обратно в Москву. Американский вояж Ильфа и Петрова в 1935-1936 годах описан во многих исключительных подробностях в «Одноэтажной Америке». Текст известен, обласкан, разобран на цитаты. В «Записных книжках» же осталась бытовая Америка, которая, пожалуй, Ильфу оказалась очень по сердцу. Там же сохранена европейская часть путешествия – вместе с набросками, репликами, диалогами, памятками. И это тоже имеет немалую ценность.

...Поутру 21 сентября 1935 года Илья Ильф брился холодной водой на съёмной квартирке в Варшаве – для этого бегал между кухней и комнатой, где был зеркальный шкаф. В этой квартире они провели две ночи. Днём исследовали жизнь города, затянутого, как показалось в то время Ильфу, провинциальной дремотой. В свой предыдущий визит в Варшаву они успели посмотреть первую чехословацко-польскую экранизацию «Двенадцати стульев» с известным чешским комиком Властой Бурианом, сыгравшим Кису Воробьянинова. До экранизации в Советском Союзе её успели снять даже в Германии в 1938 году.

В этот приезд осматривали кварталы Варшавы, площади и улицы. На площади Старо Място зашли в ресторан Фуккера, где на пороге их приветствовал швейцар, а обслуживал немолодой официант во фраке с медными пуговицами, нашитыми буквой F. Уличные фотографы засняли их на Маршалковской. В театре «Голливуд» вечером смотрели балет. Солистка, согласно записям Ильфа, на сцене выдавала такую густую парижскую страсть, что уж и никакого Парижа могло не потребоваться. На следующий день, после еврейского кладбища и синагоги, гуляли по бедняцким кварталам Островской, Волынской и Крахмальной улиц. Крахмальная напоминала Молдаванку в Одессе – постучи в любую дверь, предложи краденый товар, и у тебя его тут же купят.

Гастрономические красоты Илья Арнольдович уважал, как любой еврей, потому пражским похождениям по вкусам в записных книжках было посвящено отдельное место. Пока они завтракали в Праге в вокзальном ресторане, успели понаблюдать толпу рабочих, спешащих по своим трудовым местам: наросла без четверти восемь утра, а спустя пятнадцать минут растаяла. Разглядывали цеховые дворы, часы на городской ратуше, толпу на мосту Карла Четвёртого, готическую синагогу, Злату уличку в Далиборке и казематы. Пили кофе на террасе Барандова, обедали у Шутеры: «вино “бычья кровь” в кувшинчиках по четверть литра, фроньское вино и кофе в толстых чашках...» Ценящие такие штуки поклонники Ильфа и Петрова вносят в свой туристический маршрут эти места по сей день.

В Праге их встретил и сопровождал полпред Советского Союза Сергей Александровский – крупный кадровый дипломат, судьба которого после 1938 года сложилась трагично. Фигура была столь известна в Чехословакии, что когда они пришли в Староновую синагогу, его попросили расписаться в книге почетных гостей. Подпись Александровского, по словам Ильфа, встала в этой книге после подписи Ротшильда. Они ездили на Злату улочку, ужинали «У Флеку» в старом монастыре, где можно отлично поесть до сих пор.

Прага примечательна в их путешествии ещё и тем, что тут в 1926 году в издательстве «Пламя» была издана книга «Красный адмирал». К моменту приезда писателей тут даже жил после эвакуации из Крыма в 1917-м действительный сын лейтенанта Шмидта. Кстати говоря, практически в нищете. Учился в Техническом университете, был не очень общительным, однако написал книгу об отце и даже издал её. «Красный адмирал» – первоисточник истории лейтенанта Шмидта, командующего в 1905 году Черноморским флотом. Он был одним из руководителей Севастопольского восстания, пытавшимся освободить потёмкинцев. Однако нет упоминаний, что они встречались.

Изрядно измотавшихся в переезде, в Париже на вокзале их встречали Эренбург и Путерман, и в этот приезд они виделись не раз. Остановились в отеле «Истрия» (Istria) на рю Компаж Премьер (rue Campagne-Premiere), где раньше жил Маяковский, в номере с окнами на угол Распая. До этого были в Париже в 1933 году. Ильф встречался со своим братом – Сандро – после десятилетней разлуки. В этот приезд пробыли несколько недель до отправления в Америку. В Париже снова дал о себе знать развивающийся у Ильфа туберкулёз. От плохого самочувствия он бывал мрачным и много тревожился.

За три года до Ильфа с Петровым в Штатах побывал Борис Пильняк – он написал роман «О’Кей!» со схожей, казалось бы, задумкой. Но талант оказался не столь блистателен, и текст его помнят с трудом даже литературоведы. В Нью-Йорке соавторы обнаружили, что их «12 стульев» совершенно свободно и нелегально печатает тут абсолютно просоветская, к слову сказать, газета «Русский голос». Эммануил Поллак, знакомый журналист из сочувствующих коммунистам, посоветовал требовать деньги с издательства. Их якобы не оказалось, и «Русский голос» предложил авторам в полное услужение своего редактора Александра Бурляка. Причём не в литературное рабство, а шофёром для поездки в Калифорнию и обратно. Но не сложилось. По Америке их повёз Соломон Трон – инженер, тоже выходец из России, который симпатизировал писателям. Он и его жена в «Одноэтажной Америке» названы мистер и миссис Адамс. А публикация «12 стульев» была приостановлена после разбирательства – правда, так и неизвестно, выплачен ли авторам гонорар.

Своей жене Марусе Ильф отовсюду отправлял письма, открытки и фотографии – наброски для книги. На фотографиях можно даже увидеть персонажей. Американская часть корреспонденции снабжена подробностями большими, чем были достаточны для исходной задачи. Жене он писал про быт, блюда, уличные мелочи, рекламу, автозаправки. Он подробно описывал всё: разговоры, маршруты, людей, места. Кулинарными изысками Америка Ильфа вроде бы не тронула – разве что рационализированным обустройством самого общепита.

Маруся первой увидела фотографию Аризонской пустыни через лобовое стекло форда, которую сделал Ильф. Пустыня произвела на автора впечатление неизгладимое: «Так хорошо в этой разноцветной пустыне, как нигде. Лучше не видел еще никогда». Чтобы продемонстрировать зерно Америки, он прислал жене фотографию маленького городка в штате Коннектикут в ста милях от Нью-Йорка. Причём не сообщил название, написав только: «Вот это и есть Америка!скрещение двух дорог и газолиновая станция на фоне проводов и рекламных плакатов». Строящийся мост Золотые ворота, снятый Ильфом, вполне может считаться вкладом в копилку мирового визуального искусства, не говоря уже об истории мостостроительства.

В Америке Ильф встречался со своими родственниками – причём без опасений, в отличие от таких же встреч в Европе. Он гостил какое-то время у своего дяди Вильяма в Гартфорде в штате Коннектикут – тот вместе с женой занимал второй этаж дома на симпатичной провинциальной американской улочке. По части кулинарных пристрастий тут Ильф отводил душу еврейской кухней – ел сладкое мясо и квашеный арбуз, чего с переезда в Москву в глаза не видел. Дядя Вильям продавал автомобили и жил, кажется, в удовольствие. В Гартфорде обосновался и старший дядя Ильи Арнольдовича – Натан. К моменту приезда племянника он уже был довольно старым и не работал. Дядя Натан помнил, оказывается, Марка Твена – носил тому газеты, с чего, собственно, и начал свою карьеру по приезде в эмиграцию.