Гамлет из Гомеля

Илья Эренбург был предан революции, но крайне болезненно воспринял победу в ней большевиков. Сбежав в Берлин, он написал роман о бурной жизни гомельского портняжки Лазика Ройтшванеца. Книга начиналась как фарс, герой напоминал бравого солдата Швейка, но в конце превратился в Гамлета, предрекающего родине эпоху повальных доносов и большого террора.

Ровно 90 лет прошло с первой публикации романа Ильи Эренбурга «Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца». Роман этот, многократно переизданный на разных языках, нельзя назвать неизвестным, но всё-таки с русским читателем ему не очень повезло. Впервые он вышел в Берлине в 1928 году. О его издании в СССР и речи быть не могло: вполне революционно настроенный Эренбург с большевиками все же порвал ещё в юности – в романе же о Лазике он чётко обозначил первые признаки наступающей эпохи повальных доносов и большого террора. Впервые в СССР книгу издали только в 1989 году, но тогда она затерялась в общем потоке «возвращённой литературы». Однако время всё расставляет на свои места. Сегодня Лазика, пожалуй, можно назвать народным героем наравне с его современником Остапом Бендером. В Гомеле, где по сюжету романа жил Лазик, даже проводятся экскурсии по «лазиковким местам».

Ещё больше, чем Бендера, напоминает персонаж Эренбурга другого литературного героя, также «пошедшего в народ» – бравого солдата Швейка. Та же обманчивая простота и наивность, под которой скрываются горечь и тонкая ирония. Два плутовских романа, главные герои которых, впрочем, скорее простаки, чем плуты. В читательском восприятии, пожалуй, и укрепился образ Лазика как «еврейского Швейка». Вряд ли это получилось случайно – роман Гашека был популярен в России и в мире, и скорее всего Эренбург на него ориентировался. Даже композиционно эти два романа-буффонады похожи. Начинаются они с того, что главные герои попадают в тюрьму по пугающему и смехотворному поводу: Швейка за его поток благоглупостей обвиняют в государственной измене, на Лазика же доносит не в меру бдительная гражданка – мол, скорбел неправильно: «Гражданка Матильда Пуке показывает, что вы, прочитав известное вам обращение ко всем трудящимся Гомеля, торжествующе захохотали и издали неподобающий возглас… Я предаю вас обвинению по 87-й статье уголовного уложения, карающей оскорбление флага и герба».

С этих эпизодов начинаются многочисленные скитания героев обоих романов по застенкам: Швейка – в основном по гауптвахтам, Лазика – по самым настоящим тюрьмам. Но не стоит думать, что структуру этой своеобразной одиссеи Илья Эренбург полностью позаимствовал у Ярослава Гашека. Само литературное дыхание эпохи диктовало композиционные решения подобного рода. Реализм XIX века выдвинул «маленького человека» на авансцену, модернизм XX века сделал его героем мифа. Йозеф Швейк и Лазик Ройтшванец родственны друг другу так же, как и, скажем, Леопольду Блуму из «Улисса» Джеймса Джойса.

Если сходство героев говорит о близости художественных ориентиров Эренбурга и Гашека, то различия – о разных исторических условиях, в которых работали писатели. Швейк – человек-загадка: все принимают его за идиота, и даже справочка имеется, но он, в своей псевдонаивности доводящий всё до абсурда, разумеется, не таков. Это подтверждает и сам Гашек: «Не знаю, удастся ли мне этой книгой достичь того, к чему я стремился. Однажды я слышал, как один ругал другого: “Ты глуп, как Швейк”. Это свидетельствует о противоположном».

Однако Швейк, способный разглядеть гниль разваливающийся империи и безумие Первой мировой войны, тем не менее, идёт на фронт добровольцем. Мотивы его поступка остаются непонятны читателю. Лазик же отнюдь не загадочен, прозрачен. Это обычный обыватель, может быть, с некоторой хитрецой, себе на уме, но в целом порядочный человек с обычными житейскими ценностями: он хочет жениться, жить в родном Гомеле и оставаться мелким частником, мужским портным. Жернова времени затягивают его помимо воли.

В своих скитаниях Лазик проходит 19 тюрем, от гомельской до иерусалимской, разводит в Туле кроликов, давно съеденных собакой, гарцует в Берлине на лошади, изображая «дух степей» в фильме незадачливого подражателя Эйзенштейна, от невыносимого голода притворяется цадиком и, наконец, умирает на могиле Рахили. Он проходит весь мир, но землёй обетованной для него остаётся потерянная родина, Гомель: «Вы что думаете, если глядеть на Гомель издали, это не красота? Можно выпустить тоже восторженные вздохи. Потому что издали виден крутой берег, и могучие деревья, и парк Паскевича со всеми драгоценными беседками. Счастье видно за сто верст, а горе нужно уметь разнюхать».

Несмотря на разногласия с большевиками, Эренбург был сторонником революции. Он описывает скитания Лазика в двух мирах: советской стране и бездушном мире капитала. И Запад по всем параметрам был бы хуже: человек здесь никому не нужен, здешняя свобода – свобода умирать с голоду, что, собственно, и происходит с Лазиком. Но беда Советской страны, такой, казалось бы, внимательной к простому труженику – надзор и доносительство, которым пронизаны не только государственные структуры, но и повседневность вполне, казалось бы, добропорядочных граждан. В 1927 году Эренбург предсказывает последующие обороты большого террора, который вскоре ждёт его страну.

Гашек бичует недостатки почившей Австро-Венгерской империи, бессмысленную тяжёлую бюрократию войны, но общий ход истории его устраивает, его эпопея – весело сатирическая. Маленький же, уморительно смешной роман Эренбурга о Лазике начинается как фарс, но заканчивается трагедией. Гомельский портняжка, констатирующий безнадёжную гниль, охватившую и его страну, и весь мир, оборачивается новым Гамлетом.