Шагал по кускам

Какие книги не жгли нацисты, кто спас во время войны рисунки Шагала и что выносили из Терезинского гетто под полой.

Горящие на городских площадях костры «дегенеративной литературы» – вот первое, о чем мы думаем, когда говорим о книгах в нацистской Германии. Однако нацисты не только жгли, но и собирали неугодные им книги – прежде всего, кстати, еврейские. Чтобы подробнее изучить образ врага, они создавали специальные институты и библиотеки при них.

«Нацистов часто считают ненормальными разрушителями знания. Многие библиотеки и архивы действительно были утрачены при нацистской власти – их либо разрушили намеренно, либо они пали жертвами войны. Несмотря на это, существование библиотеки Гиммлера заставляет задуматься: что страшнее – уничтожение знания тоталитаристами или же их стремление к нему?» – такой вопрос ставит Андрес Ридел в своей книге «Книжные воры. Беспрецедентная хроника расхищения библиографических сокровищ Европы».

Впрочем, главные герои эмоционального исследования Ридела – все-таки не воры, а обворованные: библиографы, по крупицам собиравшие уникальные еврейские книги задолго до войны, ученые, которые пытались эти книги спасти, и наконец, узники концлагерей. Для автора очень важен сюжет о возвращении похищенных книг, ведь зачастую потрепанные томики с пометками на полях – единственное, что осталось от жертв Холокоста.

Повествование начинается и заканчивается историей, как Ридел вёз книгу из Берлина в Бирмингем: «Спустя более 70 лет она должна была вернуться в семью, внуку человека, которому она когда-то принадлежала. Человека, который аккуратно приклеил свой экслибрис на форзац и написал на титульном листе свое имя: Рихард Кобрак. В конце 1944 года его вместе с женой отправили в газовую камеру на одном из последних поездов в Освенцим». Для внука, точнее внучки Кристин Элле, эта книга стала единственным материальным свидетельством, что её дедушка и бабушка, сумевшие перед гибелью отправить своих троих детей в Великобританию, жили на свете.

Ещё трагичнее и мучительнее оказываются истории о книгах, чьи владельцы так и не были найдены – и только почти дневниковые заметки на полях теперь могут напомнить о существовании ставших безымянными поколений: «Здесь перечислены имена владельцев книги, но есть и дневниковые записи. Вот здесь говорится: “Мой сын на прошлой неделе женился”. А здесьсказано: “Сегодня моему внуку провели обряд брит-мила”».

Очень подробно пишет Ридел и о еврейских библиотеках, многие из которых начинали собирать ещё в Средние века. По сути, его исследование представляет собой не только рассказ о еврейских книгах во время войны, но и вообще всю историю евреев, показанную через призму книгоиздания и библиотечных собраний.

С библиотеками связана и работа еврейского Сопротивления. Например, библиотекари Вильнюсского гетто, работавшие с книгами уникального Исследовательского института идиша, были поставлены перед чудовищной дилеммой: «Их заставили отбирать и каталогизировать наиболее “ценные” книги коллекции, то есть помогать исследованиям, которые были направлены на оправдание холокоста. Альтернатива была не лучше: те книги, которые не попадали в число особенно ценных, отправляли на уничтожение на ближайшую бумажную фабрику».

И в этих условиях участники «бумажной бригады» нашли способы для борьбы. Сначала они просто всегда прекращали работу, как только немцы покидали помещение библиотеки. Позднее библиотекари отважились выносить самые ценные документы и манускрипты под одеждой. В библиотеке Вильнюсского гетто работал и выдающийся идишистский поэт Авром Суцкевер, которому удалось таким образом спасти Теодора Герцля. Также ему удалось убедить немцев, что «лишнюю, ненужную» бумагу библиотекари выносят для обогрева жилищ – в числе этого «топлива» были спасены и рисунки Шагала.

Авром Суцкевер смог сбежать из гетто и присоединиться к партизанам. После войны он и его товарищи пытались воссоздать библиотеку Исследовательского института идиша из тех 25 тысяч книг, которые удалось вынести, сохранить в тайниках и домах жителей города, помогавших евреям. Нашлись и тонны ценных еврейских документов, которые нацисты не успели уничтожить. Библиотекари ожидали, что советская власть поддержит их усилия, но всё оказалось совсем наоборот: «Суцкевер первым осознал, что эти сокровища, с таким трудом спасенные от нацистов, теперь необходимо спасать по новой», – пишет Ридел. Часть спасенных сокровищ бывшие библиотекари Вильнюсского гетто, повально уезжавшие за границу, смогли забрать с собой, но большинство их было отвезено на бумажную фабрику и уничтожено.

Похожая история произошла и с библиотекой Терезиенштадта. Это гетто создавалось как потёмкинская деревня, «санаторий для евреев». Поначалу там работали банк и магазины, была своя валюта, ставились концерты и спектакли. Разумеется, всё это прекратилось после отбытия американских и английских комиссий, которым нацисты и хотели пустить пыль в глаза. Библиотека Терезинского гетто была создана из книг, украденных немцами в других местах, но в основном – из тех, что узники привезли с собой. Туда же эвакуировали книги из подвергавшегося авианалётам Берлина. К 1944 году там было 120 тысяч книг.

Эти книги также следовало рассортировать под надзором нацистов – и большую часть уничтожить. Сделать это приказали попавшим в лагерь крупным еврейским учёным, «Талмуд-команде» из 40 человек. При сортировке им порой попадались книги из их собственных уникальных библиотек – так произошло с Исааком Селигманом, историком из Амстердама.

Впоследствии фашисты покидали лагерь в страшной спешке, и почти вся каталогизированная коллекция осталась в Терезине. После победы она была передана в Еврейский музей Праги. Новые коммунистические власти Чехословакии уделяли музею и памяти о Терезине большое значение, но еврейские культурные коллекции, особенно религиозные, их интересовали мало: от них просто избавлялись, в лучшем случае – продавали на Запад. Так, например, историк Селигман выжил в лагере, но книги свои так никогда вернуть и не смог.

Андрес Ридел. Книжные воры. Беспрецедентная хроника расхищения библиографических сокровищ Европы. Перевод со шведского Заура Мамедьярова. М., Рипол Классик, 2018