Януш Корчак: "НЕСЕРЬЕЗНАЯ ПЕДАГОГИКА" — "Взрослые и мы — дети"

Может не поссориться зубная паста с горчицей, может не поссориться лампа с зеркалом, этажерка с пианино; но (кровь не вода) человек с человеком? — Летом, когда жарко и столько свободного времени?

Всегда так: тихо, безмятежно — и вдруг разразилась буря, и черная туча — тишина — тррах — гром, молния. — В чем дело? — Всегда только дети ссорятся, а взрослые нет? — Это что еще за привилегия такая? Так уж ведется: раз в сезоне должен случиться один скандал, когда кто-нибудь, горько обиженный и озлобленный, оскорбленный и разочарованный, уезжает, не дождавшись конца сезона. Так уж есть, таков порядок вещей.

Если бы я даже знал, почему, то не смог бы вам объяснить, потому что я могу только лет до четырнадцати (взрослые — не по моей части). — Но не знаю: жизнь — такая путаная — такую кашу заварит — просто неразбериха. Когда я был такой, как вы, тоже хотел все понять. А теперь? — Что вы! — Жизнь, она как радиоприемник: интересно, конечно, но трески, стуки, что-то там говорят, интересно — но слишком быстро или слишком тихо — не понял, не расслышал, только догадываешься. Жизнь — загадка.

Может, оно и к лучшему. Ведь если за лето ни разу, ни одной бури, оно было бы какое-то пресное, пустое. Как возвращение из-за границы без "неприятностей" на таможне, как льготная поездка без драки за место в вагоне, как вегетарианство на праздник, как матч без свиста и криков.

Должно что-то случаться, чтобы зимой вспоминать. — "Ууух, мы и промокли, вода ручьем". — Или: "чуть не утонули". — Или: "на волосок от пожара". Что это за лес, в котором никто не заблудился? — Что за пансион такой жалкий, где никто ни с кем не погрызся насмерть, и чтоб еда отдельно в комнате или вообще уехал. — Или летом на даче — скука — если согласие и гармония. — Тоже…

Потому и повествование мое неинтересно, что без чрезвычайных происшествий. Бывают люди, которые умирают интересно. — Один был на войне. И даже не знает, как его подстрелили. А другой: Я рванул вперед, а пули — вжик, вжик — потом: бац — бррр — трррах; ну, я падаю, а трава загазована; ну, я противогаз, а тут самолет, бомба, иприт: врр — бац — бац — справа в двух шагах, слева в шаге, третья бомба под ноги (но, к счастью, не разорвалась). Я вскочил — опа — две вражеских пушки за хобот и тащу. И ничего: только поцарапало.

Веришь, не веришь, а слушаешь.

Или на охоте:

- Кабан разъяренный — топ, топ — земля гудит — сучья ломает — треск — я за куст — прямо на меня — из рыла огонь — серой пахнет — а я прицельно, спокойно, в глаз. И он лежит, хвостом гребет — копытами — труп.

Было, не было — слушаешь. — А что?

Помню: раз в летнем лагере. Тоже дни безоблачные — тихо, гладко — днем золотое солнце, вечером звезды. Тут лес — тут мои хлопцы, а там морковка. — Вот именно. — Жалоба, что морковь — вот именно — съели. Ну так: расследование. — Кто? — Кто первый — кто еще — кто с кем, когда, кто сколько? Позор! — Я записывал; я ругал; что охрана природы, что ветки, что культура и воровство. — Закончил, перехожу к свалке: что слишком близко от кухни, что мухи и санитарная комиссия, что надо эту заразу засыпать и выкопать новую подальше. — Но уже по пути к этой свалке замечаю, что за мной идет хлопец осовелый, неловкий какой-то. — Спрашиваю: "Натворил что-нибудь?" — Улыбается через силу. — Я ему говорю: "Не так уж много в жизни каникул и радостей — иди играй". — А он за мной. — Я ему: "На кухню нельзя". А он: "Я хочу Вам сказать". — "Не сейчас, завтра скажешь". — Хочет сейчас. — "Времени нет". — "Это коротко. И я, я тоже морковь рвал". — "И ел?" — "Ел". — "Морковь?" — "Морковь". (Хотел его спросить, почему сразу не признался, да к чему?). Ну, вынимаю из кармана блокнот с материалами расследования, карандаш казенный и спрашиваю казенным тоном: "Сколько?" — А он отвечает: "Раз три морковки…" — "Большие?" — "Средние — вооот такие". — Ладно. — "Другой раз — четыре. А третий раз не помню сколько". — "А примерно?" — "Примерно пусть будет шесть". — Записал, подвел итог, говорю: "Одиннадцать". — "Вы ошиблись: тринадцать". — Считаю: "Три и четыре — семь, семь плюс шесть — ты прав: тринадцать морковок вырвал и съел". — "И два помидора". — "Тоже?" — "Тоже". — Вы, наверно, думаете, это конец? — Нет. — Когда я уже закрыл блокнот, он добавил: "И огурец". — Я вздохнул, прошептал "гипервитаминоз" и записал огурец. — Потом оказалось, что были еще огурцы и помидоры, о которых хозяин не знал. — Что делать? — Пришлось заплатить по справедливой рыночной цене, чтобы не обижать человека: он не может прятать свое имущество в несгораемый сейф и вынужден доверять людям.

Всегда так: всегда какая-то припрятанная морковка и тайна — уже ее вроде знаешь — но нет — потому что еще и помидор, и смородина, и огурец. Не так уж много у человека этих каникул — и он их все же умудряется как-то испортить.

Взрослые — они тоже шалят и проказничают. Но все по-разному и один и тот же человек не всегда одинаково. — Спрашиваю: "Скажи, парень, кто ты такой? Ты порядочный человек?" — А он: "Сам не знаю". То да, то нет: человек!

А правда? — Не то чтобы он врал, но расходится с правдой. — Он идет себе туда, а правда туда. И расходится с ней. Иногда даже в спешке не узнает правду в лицо или узнает, улыбнется дружелюбно или даже остановится и спросит, как здоровье — а потом опять, расходимся с ней, минуем ее, хотя хотелось бы с ней, вместе с правдой. Если человек правдив и врет, то лишь настолько, насколько вынужден и не может иначе, и потом ему грустно, неприятно и стыдно.

Был такой парнишка, сын вдовы. Он упал с турника во дворе, на площадке. Ничего страшного: не такие шишки набивали. — Говорю ему: "Видишь, я тебя предупреждал, чтобы ты разных штук не выделывал. А что теперь твоя мама скажет?" — Позже спрашиваю: "Мама сильно расстроилась, когда ты сказал?" — А он сказал, что упал и ударился. — Ну, я говорю: "Ты соврал". — А он: "Нет". — Сказал правду: ведь упал — на самом деле — ударился. — Но покраснел, чувствует, что разошелся с правдой — и говорит: "Если бы мама узнала, то запретила бы мне на турнике заниматься". — А я удивленно: "Как же мама может тебе запретить? Ведь ее тут нет, и она не видит, что ты делаешь". — А он: "Нет, если бы мама не разрешила, а потом спросила бы, то я бы не смог соврать, что не занимался на турнике".

Дааа — рвал, тоже рвал морковь — три раза рвал — стыдно ему было, то ли боялся, то ли еще что — не мог сразу, а потом и про огурец тоже; а они сразу благородно и отважно о моркови, а про помидоры и огурцы ни гу-гу; ведь я же не спрашивал, и потом товарищей продавать не хотели.

Поговорим о товарищах, о школе, приятелях разных и о разных влияниях: один приятель помогает и поправляет, а другой портит и мешает. — Легко сказать "не водись с плохими ребятами". — А как сразу узнаешь, кто порядочный, а кто нет? А иногда тихий хуже хулигана. А с хулиганом весело. — Да ведь его и исправить можно? — Укротитель даже льва, даже тигра может исправить и научить. — И даже людоедов можно сделать цивилизованными. — И что такое зло, грех, а что только нельзя и нехорошо? — И почему, когда комары кусают, мы их убиваем, но мы и цыплят едим; и человек все ест и топит щенят, хотя собаки красивые и верные.

А в их школе вот как было.

Подружка не выучила урок, а надо отвечать. Обвязала платком шею и делает вид, что охрипла. Учительница спрашивает, что с ней, а она притворяется — тихо так говорит, что охрипла. А учительница: "Видите, она больная пришла в школу, чтобы урок не пропустить". А одна не может выдержать и смеется (давится смехом). Учительница очень рассердилась, что нет сердца и легкомыслие и нет чувства товарищества, что уважение, пример и сочувствие, а не смех.

А что делать? Ничего не поделаешь, часто надо, а нельзя. — Ну разве можно не дать списать контрольную, ведь отец мало зарабатывает, или должна работать и помогать, или пропустила по болезни, или голова болит? — Разве можно не подсказать, если только одно слово забыл или только с перепугу ошибся?

Или если разбил стекло или еще что сделал и не признался? Одному дома ничего не скажут, а у другого родители строгие, а то и бьют дома.

Одному легко, другому трудно, и он ничего с собой не может поделать, одному как-то все удается, а другой сразу попадется и получит не только за себя, но и за другого, а то и за всех.

А часто даже не знаешь, можно или нет: например, первое апреля или последний четверг карнавала? — Веселый учитель позволяет, строгий запрещает, а нервный раз так, раз этак, одному хоть бы что, а другой из-за пустяка скандал. — А что это такое , эти нервы? — Похоже, врачи сами не очень разбираются? — Потому что один нервный, а другой просто злюка? — А доктором трудно быть? А доктор главней, чем инженер? А летчик? Инженер плохо построит мост и он рухнет, или дом, или самолет, и сразу катастрофа. А доктор тоже может быть героем, если заразится от больного и умрет. — А что такое слепая кишка, почему она так называется? — Почему один страшно любит кино, а у другого глаза болят и голова? — И что такое сон? А предсказания гадалок и сны сбываются? — Что такое лунатик; а пацифист и бигамист — это одно и тоже; а летаргия бывает и как это факира можно закопать?

Почему это раз говорят, что еще маленький и не понимаешь, а другой раз — что дылда и уже пора понимать?..

И мы разговариваем, болтаем о том, о сем, и даже этот взрослый скандал не так уж нас интересует, у нас свои важные дела, один видел, другой читал в книжке или в газете, а третий слышал по радио, на улице, от приятеля; у каждого были какие-то происшествия, встречи, трудные моменты; обмен мыслями.

Наши разговоры то клеятся, то не клеятся, у нас ни председателя, ни повестки дня; мы даже сами не знаем, у нас Научное Общество или не научное общество. — Маленький тоже придет, послушает, и как-то по-своему понимает. И нельзя говорить "малыши", потому что пренебрежительное обращение оскорбляет.

ВНИМАНИЕ:

Или жизнь взрослых — на втором плане у детей. Или жизнь детей — на втором плане у взрослых. — Когда же настанет то счастливое время, когда жизнь взрослых и жизнь детей станет единым уравновешенным текстом?





Продолжение следует