Удивляются люди и обижаются, что вроде как бы врач, а посоветовать не хочет. Что поделаешь: если знаю, какое дать лекарство, не знаю, что за болезнь; если знаю болезнь, не знаю, как лечить. Знаю, что, не знаю, сколько и когда; до еды или после; на молоке или на сахарном сиропе. — Уже знаю, и написал; а мамаша: не будет ли осложнений, не разовьется ли, например, туберкулез. — Тут я (чтобы успокоить): туберкулез? — Вряд ли; но даже если, рассосется с возрастом. Успокаиваю.
Сразу, в первый же день мамаша сообщает, что сынок на солнце подгорел. — "Жжет?" — "Жжет". — "Болит?" — "Болит". — Я говорю: "Следи за собой, в ходе этого недомогания часто возникают драки. Приятель тебя по спине, или по-дружески положит руку на плечо — станет больно, ты ему по морде, и уже враг — свара". — А мама: "А вазелином можно?" — "Почему нет, можно". — "Или пудрой?" — "Можно". — "Или цинковой мазью?" — "Не повредит". — "Или кремом?" — "Почему нет: ванильным". — "Рассосется — с возрастом — до свадьбы заживет, до развода". (Откуда мне знать, что его мама как раз разводится?). — Обиделась.
Пытались мамаши гигиенические советы получать: что не дотронулся до обеда. — "Чем, пальцем не дотронулся?" — "Не ел". — "Ага, наверно, не был голоден". — Спрашиваю: "Ты был голоден или нет?" — А он: "Еще как". — "Так в чем дело?" — "Я есть хотел и борщ люблю, сажусь, беру ложку, а мама поправляет мне волосы, пододвигает тарелку и говорит: "Ешь, ешь, такой хороший супчик, ты должен поесть", — зачем мама аппетит мне портит?"
А у второго: часто болит животик и понос. — Лечила его у разных врачей и светил; принимал разные порошки, отечественные консилиумы и заграничные микстуры. — Что делать? — "А знаете, я припоминаю такой же случай (точь в точь) — тоже хронический, тоже с мальчиком. — А он однажды газету съел — не всю, успели у него вынуть изо рта пальцем, но кусок съел (бумагу, краску, шрифт). — И не отравился, и газета вышла (даже без слабительного), только диета — и помогло: факт. Здоров". (Хронически).
В пансионе прошел слух, что я лечу расстройства желудочно-кишечного тракта политическими новостями из газет.
Ну и хорошо. — Последняя попытка: "педагогический совет". — "Что с ним делать?" — Я не уклоняюсь: добрососедская услуга. — Сажаю мамашу на плетеный стул, его на стол, сам на табуретке. И говорю:
- Слушай, сынок. У меня такое впечатление, что и тебе уже надоела эта инфляция выходок. — Давай, попробуй: программа исправления и лицом к вежливости. Я уже знаю тебя настолько, насколько человек человека способен понять. Намерения у тебя благие, но ты совершаешь тактические ошибки, так что — небольшие коррективы…
Он брови нахмурил. Замечаю напряжение мысли. Сосредоточен. Слушает. Есть эффект. — Я продолжаю:
- Ты уже большой и умный парень…
А он вдруг перебивает:
- Какой Вы хииитрый. Вы мне это гоните, чтоб я мамочку слушал. Ищите дураков.
Тогда я говорю: "С возрастом рассосется. Советую оставить его в покое"…
Я не шучу, не отношусь свысока, неправда. Единственная моя ошибка в том, что я допускаю возможность сочетания заботы и логического мышления.
Однажды вызвали меня зимой к младенцу. Давно это было. "А можно с ребеночком в сад? А сколько минут? А сколько градусов мороза? — Ну, я в общих словах, что воздух нужен, что, разумеется, нельзя, если мороз 30 градусов. — И ее хотел арестовать делегат лиги защиты животных, когда она дефилировала с дитем по улице в мороз всего 29 градусов. — Делегат хотел записать мой адрес и поместить меня в заведение для неизлечимых, а ребеночек — как огурчик. Выросла. Уже замужем.
Ребенок вынесет множество советов гигиенических, медицинских и педагогических — чудесный механизм — несмотря, вопреки, наперекор — сквозь все системы и теории проскользнет и устоит. Кой пес угадает, сколько чего и когда, чтобы по возможности мало навредить? Вот поэтому трудно и легко быть врачом.
Меня упрекают, что не лечу, а только читаю морали, лекции и проповеди (и вообще не любят интеллигентных врачей). — Как-то давно сказала мне одна демоническая брюнетка, демонстрируя в улыбке белоснежные зубки и рисуя сердечко зонтиком на песке: "Мне кажется, что Вы излишне философски смотрите на жизнь".
Чего только я ни насмотрелся, чего ни перепробовал. — Сколько заноз из пальцев вынул, сколько из глаз песчинок, мушек и угольков; сколько горошин и косточек из носа и уха; сколько тесных колечек снял с пальцев малолетних пациентов.
Занозы. — Я считал себя специалистом. — Они бывают разные. Конец торчит, тогда легко. А иногда пылинка стекла или крошка дерева телесного цвета: колет, а не видно. — Дети меня научили, что самый лучший инструмент: зубы. — Я подал доклад на съезд хирургов "О новом способе выгрызания невидимых заноз зубами". — Я считал, что в этой области владею железным опытом (астрономическое число заноз). — А тут у одной пугливой девчоночки колючка акации под ногтем, глубоко, конец отломился. — Беру пинцет и ножницы, прокаливаю — говорю, что будет больно. — Она не хочет: вымочу, говорит. — Я ей: "Хуже будет". — Не. — "Твой палец, твоя боль". — Пошла к жене садовника, а та заржавленным лезвием пропилила в ногте треугольник, поддела английской булавкой и вынула без боли. Я — асептика, пинцет, боль, ножницы, хирургия; а жена садовника — лезвие, булавка, зубы и без боли. — Как после этого не стать скептиком?
Или глаз: радостная тайна. — Ведь только подумать — палочки, чижики [для тех, кто не знает или забыл: это такая заостренная с двух концов деревянная чурочка, которую поднимают с земли и отправляют в далекий полет двойным ударом плоской деревянной биты — Л. С.], рогатки, резинки, стальные перья [которыми писали в школе — Л. С.], острые предметы — войны, шишки, циркули, камни — над глазом, под глазом, рядом. — Половина человечества должна была ослепнуть. — А дети растут, видят, имеют глаза, живут. — Живут — еще как — смотрите, видят — их буйная фантазия (ни минуты покоя).
Поспорил, что спрыгнет (сиганет) со второго этажа на асфальт двора. Сиганул (надо выиграть). Ничего не сломал, а ущемленная кишка сама влезла на место в горячей ванне, даже без операции.
Или поспорил, что успеет перебежать дорогу перед трамваем. — Не успел. — Но водитель в последний момент затормозил и только портфель с книжками переехал. — А постовой привел его, перепуганного. — Кто отвечает? — Я. — Кому грозят протоколом за недосмотр? — Мне. — Потому что я — директор заведения, значит, отвечаю.
Или упал с дерева, уже сто первый. Потерял сознание, рвало. Даже не торговался, когда я отнес его в постель. — А вечером вылез через окно.
Комментарии