Маген Давид на Новый год

Новый год — праздник из детства, из того волшебного времени, когда в каждой снежинке жила тайна, во всех углах квартиры поселялись феи, мечты сбывались. И однажды Дед Мороз вытащил из мешка белые ботинки с коньками. И... перевернул мою жизнь.

Тренировки-тренировки-тренировки, когда сливаешься со льдом, становишься с ним и с музыкой единым целым. И первое детское горе, первое поражение — какие несправедливые судьи. И первая победа, радость — какие замечательные судьи. А через несколько лет удар — как будто по лицу, наотмашь: «Хочешь в сборную? Меняй фамилию».

И тогда я познакомилась с собой. Я узнала, что у меня, оказывается, есть характер. До этого случая мне проще было соглашаться, чем спорить. Я любила жизнь и воспринимала ее такой, какая она есть. Не посоветовавшись с родителями, не поделившись с братом, не пошептавшись с бабушкой, я ответила: «Нет!» Только Розе, бабушкиной подруге, рассказала я об этом. Роза утешала по-своему: «Закрой уши, мейделе».

Уши я, конечно, не закрывала, но до сих пор даже мысленно не могу повторить то, что обрушила она на головы чиновников от спорта.

— Ты носишь свою проволоку? — решила сменить тему Роза, наверное, чтобы отвлечь меня от невеселых мыслей.
— Ношу, — я показала ей тоненький обруч на своей шее.
— Кое-что подарю тебе на Новый год.

Вообще-то обруч, который Роза назвала проволокой, был из серебра. А история у него такая.

Как обычно, незадолго до Нового года бабушка, Роза и еще одна их подруга, Берта, стали очень щедрыми — я получила от них деньги, на которые в ювелирном магазине купила себе настоящее украшение.
— На что ты потратила ханике-гелт? — спросила Роза.
— Тише, не произноси при ребенке это слово и не кури в доме. Она купила серебряный обруч на шею, — ответила за меня бабушка, показывая Розе мое приобретение.
— Этот кусок проволоки?
— Здесь проба, — вмешалась я в их беседу.
— Знаешь, мейделе, если бы тебя рядом не было, я бы сказала, что сейчас пробу могут поставить на любое г…
На Розу я не обижалась, «проволоку» носила с удовольствием.

О том, что есть Ханука, я узнала через много лет, когда бабушки уже не было на этом свете, а Роза тяжело болела и почти не вставала. Хорошие мои, любимые — они прошли через войну, голод, потери и преследования, они хотели мне счастья. А для счастья в 70-х нужно было быть, как все. А у этих «всех» не было Хануки, у нас «у всех» были Первомай и 7-е ноября. И единственным радостным праздником был Новый год.

Перед Новым годом Роза, как и обещала, пришла с подарком. В потертой бархатной коробочке лежал серебряный кулон — вписанная в круг шестиконечная звездочка. Я тут же нацепила ее на «проволоку».
— Как красиво! Спасибо, Роза. Почему у нее шесть лучей?
— Это Маген Давид — еврейский символ, переводится: «щит Давида».
— А кто такой Давид?
— Царь.
— Настоящий? У евреев были цари?
— Все евреи ведут род от царей.
— И я?
— И ты. Спрячь пока кулон, не надевай, сбереги его, он у меня чудом сохранился.
Идея о происхождении из царского рода мне понравилась.
— Когда же я смогу носить его, Роза?
— Когда-нибудь. Сама поймешь, когда будет можно. Спрячь, пока бабушка твоя не вошла, а то влетит мне.

Несмотря на солидный возраст украшения, я была первой, кто начал носить кулон. О нем мне Роза рассказала уже незадолго до своего ухода. Давным-давно, когда Роза была совсем юной, ее жених заказал ювелиру обручальные кольца из серебряной ложечки, хранившейся в их семье. Из остатков серебра ювелир сделал кулон с шестиконечной звездой и подарил Розе. Даже в своем еврейском местечке она не решилась носить Маген Давид. Шел 41-й год. Выйти замуж Роза не успела. В июне жених ушел на фронт, а в августе по стене их дома пролегла колючая проволока гетто. Осенью, перед Рош а-Шана, Роза через заграждение передала кольца местным крестьянам в обмен на хлеб и яйца. «У нас был настоящий праздник, накрыли стол, порезали хлеб, яблоки — вот такой новогодний пир... без меда, конечно, — вспоминала Роза. — Я бы и кулон поменяла на хлеб, но крестьяне отказались его брать. Так у меня и остался. Ничего, мейделе, скоро придет твое время, будешь носить».
— Почему ты сказала о новогоднем столе? Ведь стояла осень.
— Там, в гетто, мы отмечали только еврейский Новый год. 31 декабря никто даже не вспоминал о празднике, хотя до войны и елку наряжали, и Деда Мороза приглашали. Все изменилось в те годы. Мы молились, много молились. Когда евреям плохо, то вспоминает о Б-ге даже тот, кто считает себя неверующим. Свечи с трудом доставали, чтобы перед Шаббатом зажечь.
— Рассказывай еще, Роза.
— Посмотри на мои руки. Видишь, пальцы неровные? Это с военных лет. Часть ограждения была сделана из металлических прутьев. Мы с мамой выламывали прутья и пользовались ими как спицами. Крестьяне бросали нам шерсть, а мы для них вязали носки и варежки. Взамен получали немного хлеба и свечи. Что говорить? В живых остались только потому, что у нас стояли румынские войска. В 60-ти километрах были немцы, там всех евреев убили.
— А где твой жених? Он погиб?
— Нет, не погиб. Другую нашел, в госпитале познакомились, война...

Новогодний подарок Розы я впервые надела на Рош а-Шана уже в девяностых. Вот так все смешалось в моей жизни. Б-же, если бы я знала раньше о Судном дне, если бы могла раньше услышать шофар... Я бы просила Всевышнего записать дорогих мне людей в «Книгу жизни» — ведь они были настоящими праведниками. Может, они так рано ушли, потому что никто не просил за них?

Выросшая в Советском Союзе, я не могу отказаться от праздника детства. Вечером 31 декабря я накрываю стол, надеваю вечернее платье, а на шею вешаю «проволоку» с Маген Давидом. Эту «проволоку» я купила себе на Хануку много лет назад, а в том же году 31 декабря Маген Давид подарила мне Роза. Я опять думаю о том, что не бывает случайностей в нашей жизни. И потому, наверное, в 41-м, в канун Рош а-Шана, не удалось Розе поменять на хлеб серебряную шестиконечную звезду.