Правда Мириам

«До войны я жила в Польше с мамой и братом. В концлагере брата маленького застрелили сразу. А зимой 45-го чудовище, похожее на ту женщину из ресторана, натравило на твою бабушку собаку, которую она специально морила голодом. Овчарка у меня на глазах загрызла маму. Меня надзирательница забила бы кнутом насмерть — это было ее любимое развлечение...»

Нарушенный порядок

Этот старинный европейский городок всегда отличался ухоженностью. Узкие улочки были идеально чисты, средневековые замки приведены в исключительный порядок, и экскурсантам казалось, что вот-вот услышат они звук охотничьего рога, песню трубадура и шорох длинных платьев. Порядок был и в Доме престарелых. Учреждение скорее напоминало элитный санаторий с комфортными номерами и красивым парком, по которому гуляли, опираясь на трости, пожилые дамы и кавалеры. А тех, кто не мог уже самостоятельно передвигаться, служащие вывозили на прогулку в инвалидных колясках. Умирали здесь люди, как и положено, от старости — тогда, когда исчерпывались ресурсы жизни и даже замечательный уход и рацион, разработанный специально для каждого обитателя, не могли продлить ее. И это тоже было частью порядка, который один раз нарушила смерть фрау Герты.

Фрау Герта была интересной дамой лет под восемьдесят. Ухоженная, всегда элегантно одетая, в туфлях на шпильке, она выглядела намного моложе своего возраста. Больше всего на свете фрау Герта ценила свое здоровье. По утрам она делала зарядку и в любую погоду прогуливалась по парку быстрым, совсем не старушечьим шагом.

— Асфиксия, — сказал доктор, осмотрев тело, — вот следы от укусов. У нее была аллергия на пчелиный яд. В таких случаях нужна неотложная помощь, а рядом никого не оказалось.

— Она всегда запиралась в своей комнате после прогулки и никого к себе долго не пускала. С этим ничего нельзя было поделать, — ответил директор. — Но странно, очень странно... Как могла залететь пчела?

— Этого я не знаю, — пожал плечами доктор.

— Ты читала ей сегодня перед обедом? — обернулся директор к русоволосой женщине, стоявшей вместе с другими работницами в проеме двери.

— Да, все было, как обычно. Мы побеседовали немного, потом я ей почитала. Вот закладка в книжке на том месте, где она меня остановила — сказала, чтобы я уходила, что ей надоело меня слушать. Я приготовила ей одежду для прогулки и ушла. Правда, окно она решила оставить открытым, чтобы проветрить комнату. Но ведь на нем москитная сетка.

— Расходимся, возвращайтесь на места, — скомандовал персоналу директор.

— Жаль фрау Герту, у нее ведь было железное здоровье, ей бы еще жить и жить, — говорила одна медсестра другой — красивой темнокожей девушке с густыми, вьющимися спиралью волосами.

— Мне так страшно, — ответила ей подруга. — Неужели Б-г услышал мои молитвы? Но ведь я не просила для нее смерти. Я только просила наказать ее. Посмотри.

Темнокожая медсестра приподняла подол платья. На бедре у нее была свежая рана с аккуратно наложенными швами.

— Это она... своей туфлей со шпилькой. Я доктору сказала, что наткнулась на гвоздь.

— И он поверил? Где ты у нас здесь гвозди видела?.. Но за что?

— Просто так. Кричала, чтобы я к ней не прикасалась, что ненавидит черных.

Юбилей

— Мамочка, пожалуйста, соглашайся, мамочка. Все же 70 лет, такой юбилей. Тебе понравится — ресторан на берегу озера, я заказала столик на летней площадке, ты и воздухом свежим подышишь. Будут только свои, — так Лиза уговаривала пожилую женщину, сидящую в инвалидном кресле.

— Доченька, не нужно, да и какое у меня настроение. Как подумаю, что уже три года, как папы нет, так и накатывает тоска, ничего не радует.

— Я уверена, что папа одобрил бы нас. Ну, согласна?

— Подумаю.

— Значит, согласна. А расскажи еще, как ты меня выбрала.

— Сколько же тебе об этом рассказывать? Сорок лет скоро, а никак не повзрослеешь. Ты же эту историю сотню раз слышала.

— Все равно расскажи. Приехали вы с папой в Дом ребенка...

— Нам показали комнату, там было много кроваток, и в каждой — младенец. Я растерялась, но вдруг ты громко заплакала. Я посмотрела на тебя, увидела твое личико, ручки крохотные и поняла — моя. Потом было много проблем с нашими чиновниками. Здоровому человеку непросто усыновить или удочерить ребенка, а тут семья, где есть инвалид. Остальное ты знаешь, — улыбнулась Мириам, — но ты ведь не об этом хотела спросить.

— Не буду больше ни о чем спрашивать. Я люблю тебя, мама.

Летний вечер был тихим. Поздние лучи солнца скользили по дубовым веткам и падали на стоявший под деревом празднично накрытый стол. К этому времени все пожелания для Мириам были произнесены, все теплые слова сказаны. И гости вели неторопливую беседу, любуясь похожим на огромное зеркало озером. Лиза радовалась тому, что мама улыбалась — впервые за годы, прошедшие с того дня, когда не стало папы. «И Борис так хорошо бабушку поздравил, молодец», — думала Лиза, глядя на своего шестнадцатилетнего сына — еще, как подросток, угловатого, но обещающего вот-вот превратиться в красавца-юношу.

В ресторан вошла группа иностранцев. Компания, громко разговаривая и смеясь, рассаживалась за соседним столиком. Лиза увидела, что Мириам смотрит на блондинку с высокой прической, ярко накрашенными губами и тяжелой, какой-то неженской, челюстью.

— Мама, ты знаешь ее?

— Нет, доченька, впервые вижу. Давай собираться, родная. Все расходятся, и нам уже пора.

— Сейчас поедем, я только провожу гостей.

Когда Лиза вернулась, блондинка за соседним столиком жестикулировала и хохотала, заглушая музыку. Лицо Мириам было бледное, рукой она искала что-то в сумочке, смотрела перед собой, не заглядывая в нее. «Помоги мне, Лиза, — сказала Мириам, — найди лекарство». Лиза быстро отыскала нужные таблетки, не понимая, что могло произойти за несколько минут.

Чудовище

По дороге Мириам снова принимала лекарство. Дома Лиза хотела уложить маму в постель, но она отказалась. «Посиди со мной», — попросила она дочь. У Бориса уже гремела музыка. Лиза закрыла дверь в комнату сына и села рядом с Мириам, взяв ее за руку.

— Расскажи мне все, мама. Неужели ты думаешь, что я до сих пор недостаточно взрослая, чтобы знать правду? Тебе кого-то напомнила эта девица в ресторане? Что случилось?

— Хочешь правду? Напомнила. Она напомнила мне одно чудовище в женском облике. У чудовища тоже была такая прическа, накрашенные ярко-красным губы и тяжелая челюсть.

— О чем ты?

— Об Освенциме. Мы с папой тебе рассказывали про автомобильную аварию, после которой я стала инвалидом. Это неправда. Не было никакой аварии. До войны я жила в Польше с мамой и братом. В концлагере брата маленького застрелили сразу. А зимой 45-го чудовище, похожее на ту женщину из ресторана, натравило на твою бабушку собаку, которую она специально морила голодом. Овчарка у меня на глазах загрызла маму. Меня надзирательница забила бы кнутом насмерть — это было ее любимое развлечение. Но я от первых же ударов потеряла сознание. Не знаю, кто перенес меня в барак. Но очнулась я уже в госпитале. Санитарка рассказала, что война скоро закончится, что русские заняли Освенцим и меня в госпиталь, умирающую, почти парализованную, принес какой-то солдат. Это был твой папа. Через несколько месяцев после Победы он нашел меня в Доме инвалидов. Его семью — жену и двоих детей — вместе с другими евреями убили в Ростове. На всем белом свете у нас никого, кроме друг друга, не было. Мы поженились в 47-м. Мне было 18, а ему 33. Красивый молодой мужчина, он мог еще встретить женщину, которая родила бы ему детей, а не жить с калекой. Но он полюбил меня. Прошло еще много лет, и у нас появилась ты, доченька. С тобой в дом пришло настоящее счастье.

Лиза слушала, не шевелясь. Но когда Мириам остановилась, Лиза вбежала в комнату сына. «Музыку, — кричала она, — выключи музыку!» Не замечая непонимающего взгляда Бориса, выдернула шнур. Тишина оглушила. Лиза подошла к маме и села на пол у ее ног. Так, молча, сидели они еще долго.

— Буду ложиться, — сказала Мириам, — что-то мне нехорошо.

— Я вызову врача.

— Нет-нет, приму свои таблетки, посплю, и все пройдет. Спокойной ночи, доченька. Наверное, мне не нужно было тебе все это рассказывать.

— Нужно, мама. Спокойной ночи.

На следующий день Лиза и Борис проспали. Мириам всегда вставала первой, потом будила дочь и внука. В это утро она не встала. Лиза тихонько зашла в комнату мамы, поправила одеяло, осторожно начала гладить по волосам и... страшно закричала. Лоб Мириам был холодный.

Эпилог

Лиза немного побродила по парку. Смеркалось. Узкая улочка от ворот парка вела к замку. Лиза медленно пошла по ней, но, сделав несколько шагов, опустилась на скамейку. Достала из сумки металлическую коробочку, бросила ее в урну, стоявшую напротив. Коробочка пролетела мимо, ударившись об асфальт, раскрылась. Из нее вылетела пчела и, радуясь свободе, закружилась у Лизы над головой.

— Не бойся пчел, не бойся, моя девочка, – услышала Лиза голос отца, стоящего возле улья, – присядь и закрой глаза ладошками. Они не тронут.

— Я не боюсь, папа.