Фрейлехс для трубы со скрипкой

Знакомство «на красный свет» 

Кирилл торопился. Он хотел быстро перебежать широкую трассу, но возле перехода остановился на красный огонек светофора. Шел густой снег. Машины мчались с обеих сторон, вспыхивающие в свете фар снежинки расцвечивали тоску раннего зимнего вечера. Кирилл не сразу понял, что происходит, почему скрипят тормоза и сигналят из всех автомобилей.

Она шла медленно через дорогу, чуть наклонив голову набок и придерживая рукой капюшон шубки, не замечая тормозящих у самых ног машин. Кирилл выскочил на трассу, поднял руки, попробовал остановить поток едущих. На счастье, зажегся зеленый. Кирилл догнал ее, взял за локоть, пытаясь увести подальше от рассерженных водителей.

— Вы что творите? Может, вам жизнь надоела, но в чем другие люди виноваты?

Девушка повернула голову. «Давайте подойдем к свету», — попросила она, делая паузы между словами. Вместе они прошли несколько шагов к уличному фонарю.

— Пожалуйста, повторите, что вы сказали, — незнакомка всматривалась в лицо Кирилла.

— Вы не слышите? Вас чуть машина не сбила.

— Да, я плохо слышу… Почти не слышу.

— Но мы же с вами разговариваем, — Кирилл растерялся.

— Мне нужно видеть ваше лицо, — она улыбнулась.

— Извините. Но светофор, красный свет…

— Я задумалась, не заметила… Мне очень неудобно, очень.

Девушка опустила капюшон. В рыжих, с оттенком меди, вьющихся волосах тут же заискрились снежинки. Белоснежная кожа, окрашенные морозом в розовый цвет щеки, зелено-карие глаза с длиннющими ресницами делали ее похожей на сказочную фею. Впечатление усиливали крупные хлопья снега, которые падали и падали с неба.

— Давайте знакомиться. Меня Кирилл зовут.

— Илана, — назвала свое имя фея.

«О чем можно так замечтаться, чтобы красный свет не заметить?» — подумал Кирилл.

— Музыка, я услышала музыку.

— Вы мысли читать умеете? Но вы же не…

— Она здесь, — Илана коснулась рукой своего виска.

— Мы почти коллеги. Я в консерватории учусь, на трубе играю.

— Нет, не коллеги, — покачала головой Илана. — Я математикой занимаюсь, в консерваторию глу… таких, как я, не берут.

В ближайшем кафе они беседовали до полуночи. За считанные минуты Кирилл научился говорить так, что Илана легко понимала его: медленно, разделяя слова и не отрывая взгляда от лица девушки. В тот вечер Кирилл понял, что смотреть на нее он может бесконечно.

Снег все еще сыпал, когда Илана и Кирилл шли пешком по ночному городу. Они долго прощались возле подъезда Иланы, договорились встретиться на следующий день.

— Завтра? — спросил Кирилл.

— Сегодня, — ответила Илана. — Уже утро.

Где-то рядом загрохотал первый трамвай.

Музыка

Илана жила с мамой. В маленькой двухкомнатной квартире вдоль стен стояли стеллажи. Книг было много — на иврите, на русском, на украинском. Илана родилась в Иерусалиме, и, хотя в семье говорили по-русски, для нее этот язык так и не стал родным. Она даже конспекты по математике вела на иврите, делая перевод по ходу лекции. Почему они с мамой уехали из Израиля, Кирилл никогда не спрашивал. Он знал, что вернулись они несколько лет назад.

Днем Илана старательно изучала точные науки, а по вечерам писала музыку. Мелодии рождались и выплескивались в нотную тетрадь. Иногда девушка брала скрипку, внимательно вглядываясь в свои записи, безошибочно играла только что сочиненный мотив. «Как звучит? Тебе нравится?» — спрашивала она Кирилла. Скрипка переливалась веселыми трелями, как будто хотела заглушить печаль. «Красивая музыка. Я сыграю ее на трубе», — отвечал Кирилл.

Новое сочинение Иланы удивило его. Скрипка смеялась, шутила и плакала, быстрый танцевальный ритм сменялся минорным мотивом.

— Я это уже слышал. Слышал!

— Ты ошибаешься, я только час назад записала мелодию, — Илана показала тетрадь.

— Мне кажется, я когда-то сам ее играл.

Старые ноты

Кирилл проснулся среди ночи. Он вспомнил. Открыл ящик письменного стола. Там на дне, под бумагами, лежали листочки — пожелтевшие, с расчерченным карандашом нотным станом и записанными от руки нотами. Листочков было несколько. На каждом вверху стояла надпись «Фрейлехс, 1925 год». Кирилл взял трубу, поставил перед собой ноты. Труба запела голосом скрипки. Написанная Иланой музыка заполнила ночь. 1925 год? Этому не было объяснения.

Кирилл играл до рассвета. Ждать оставалось недолго. Дедушка вставал рано. Поговорить нужно было срочно.

— Я виноват, дед. Ты когда-то мне дал ноты. Я поиграл немного, потом спрятал в ящик и забыл о них. Только сейчас услышал по-настоящему мелодию. Скажи, откуда у тебя эти записи?

— Из моего родного села на Полтавщине. Я тебя возил туда маленьким. Помнишь?

— Да.

— До войны с нами рядом жили хорошие соседи. Я дружил со своим ровесником Михой и тайно был влюблен в его старшую сестру Ривку. Их отец Йона играл на свадьбах, сочинял мелодии. Ты сегодня играл его музыку. Йону призвали в июле 1941-го, чуть позже ушла на фронт добровольцем Ривка, она на медсестру училась. Миха и его мама… Не могу об этом… Я маленький был, не все понимал. Йона погиб, Ривка вернулась только летом 1945-го. Вспоминаю все, будто вчера было… Не могла Ривка войти в пустой дом, сидела на лавочке возле забора, а я — рядом на траве. Несколько часов так сидели. Приходили соседи, звали к себе. Ривка молчала. Потом сказала: «Я ухожу. В моей комнате в сундуке я спрятала когда-то папины ноты. Забери, если сохранились. Сыграешь еще на чьей-нибудь свадьбе. Я напишу тебе». Подарила мне свою фотографию и ушла.

— Писала?

— Всего несколько писем пришло за эти годы. Ривка в конце 1970-х с мужем и детьми в Израиль уехала, врачом работала в Иерусалиме. Дочка у нее тоже доктором стала. Последнее письмо от Ривки я получил лет семь назад. Беда у них в семье случилась. Внучка из школы возвращалась, дорогу переходила — ее взрывной волной отбросило, ранило. Теракт был, люди погибли. Девочка слух потеряла. Не смогли помочь врачи… даже там. Дочь с внучкой после этого уехали из Израиля. Никакие уговоры, ничего не помогло. Ривка очень…

— Дедушка, извини, ты говорил про фотографию. Покажешь?

— Сейчас найду.

Фотокарточка военных лет сохранилась хорошо. Девушка смотрела с нее на Кирилла внимательным взглядом Иланы.

Эпилог

Концерт молодого знаменитого трубача назывался «Фрейлехс. Возрождение». В зале был аншлаг. С последними звуками трубы крики «браво!» заглушили аплодисменты. На сцену полетели букеты. Музыкант собрал цветы, отдал их рыжеволосой девушке, сидевшей в ложе. «Автора!» — просила публика. Музыкант подошел к девушке, взял ее за руку, вывел на сцену, что-то сказал ей, вынес из-за кулис скрипку. Стало тихо в зале. Молчала труба. Смеялась и плакала скрипка.

За тысячи километров, в Иерусалиме, старая женщина сидела перед телевизором. Она не смотрела на экран, просто слушала музыку. Женщина заплакала. Она узнала мелодию: когда-то давно, еще до войны, ее папа играл эту музыку на сельских свадьбах.