Тюрьма еврейского режима

В начале XX века большинство политзаключенных Акатуйской каторжной тюрьмы были евреями. Они смогли устроить там себе небывалую вольницу: ели вдоволь, передвигались свободно и мечтали вслух о революцию. Когда же режим ужесточили, почти всем удалось бежать: кому голышом, кому в бочке с квашеной капустой.

«Русская каторга абсолютно чужда всякой религиозной, а тем более расовой непримиримости. Вот народ, который знает лишь две породы людей – угнетателей и угнетенных». Так писал народоволец Петр Якубович, общий тюремный и каторжный стаж которого составлял 11 лет. Пять лет из них он провел в селе Акатуй – именно там находилась главная политическая каторга Российской империи. Каторга дореволюционной России не знала еврейского вопроса. Среди каторжан были и евреи, мстившие за жестокие подавления крестьянских восстаний, и русские дворяне, мстившие за еврейские погромы. Однако основную часть каторжан Акатуя все-таки составляли евреи. Политкаторжанин Орлов в своих воспоминаниях приводит список государственных преступников, переведенных из Вилюйской каторжной тюрьмы в Акатуй. Из 14 человек в списке только один нееврей – сам Орлов.

Объяснялся такой процент евреев среди каторжан просто. В среде самых угнетенных было больше всего тех, кто хотел все радикально изменить. Революционеры-евреи так и вовсе шутили, что тюрьмы и каторги – самый простой способ для еврея законно проживать за пределами черты оседлости.

Мария Марковна Школьник

Как вспоминал руководитель Боевой организации партии эсэров Борис Савинков, Маня Школьник была хрупкой девушкой с бледным лицом: «Она говорила с заметным еврейским акцентом и в разговоре сильно жестикулировала. В каждом слове ее и в каждом жесте сквозила фанатическая преданность революции». В 16 лет Маня вступила в Бунд. В 17 лет была впервые арестована вместе с товарищем по революционному кружку Аароном Шпайзманом. Их обвинили в распространении нелегальной литературы и сослали в Сибирь. Через несколько лет обоим удалось бежать в Женеву – там Школьник и Шпайзман познакомились с руководством Боевой организации и, получив важное задание, вернулись в Россию.

В своих мемуарах «Жизнь бывшей террористки» Школьник писала: «Нам с товарищем Шпайзманом тогда поручили организовать покушение на киевского генерал-губернатора Клейгельса, который жестоко подавлял всякое проявление недовольства среди крестьян, рабочих и студентов, организовывал еврейские погромы и сделался ненавистным всем». Парочка поселилась в Киеве. Шпайзман изображал уличного разносчика, Школьник – торговку цветами. Это позволяло им все время находиться на улице, поджидая губернатора. Но покушение сорвалось: губернатор специально ездил по городу только с женой и сыном, а кодекс чести эсэров не позволял подвергать опасности семью жертвы.

В январе 1906 года Школьник приехала в Чернигов и начала готовить покушение на местного губернатора Хвостова, жестоко подавившего очередное крестьянское восстание. Изучив распорядок дня генерал-губернатора, Маня вызвала на подмогу Шпайзмана. Он бросил бомбу, но та не разорвалась. А вот бомбой Мани губернатор был серьезно ранен – он оглох и частично ослеп. Суд приговорил участников покушения к смертной казни, но для Школьник она была все-таки заменена пожизненной каторгой. Так Маня Школьник попала в Акатуй.

На каторге Маня пробыла три года. Потом серьезно заболела – у нее обнаружили аппендицит. Провести операцию в тюрьме было невозможно, поэтому повезли Маню в больницу в Иркутск. Через два дня после операции она оттуда сбежала. Уговорила уборщицу больничного двора сделать подкоп под воротами и во время прогулки, скинув с себя арестантскую робу, выбралась наружу. Там Маню уже ждали иркутские друзья с фальшивыми документами, по которым она смогла уехать сначала в Китай, а оттуда – в Америку. В Россию Школьник вернулась в 1918 году. В 1927 году Маня вступила в компартию, в 1955-м – спокойно умерла почтенной советской пенсионеркой.

Ревекка Фиалка

Ревекка Фиалка – дочь учителя иврита и швея по профессии – вступила в партию эсэров в 16 лет. Уже через год Фиалку арестовали и приговорили к 13 годам каторги. В Бутырской пересыльной тюрьме Ревекка познакомилась с пятью знаменитыми женщинами-революционерками: уже знакомой нам Маней Школьник, а также с Анастасией Биценко, застрелившей генерала Сахарова, Александрой Измаилович, покушавшейся на минского губернатора Курлова, Лидией Езерской, ранившей могилевского губернатора Клингенберга, и Марией Спиридоновой, убившей черносотенца Луженовского. Все жертвы женщин либо участвовали в картельном подавлении крестьянских восстаний, либо покрывали участников еврейских погромов.

Из Бутырки на каторгу шестерку особо опасных госпреступниц везли отдельным поездом, помимо них там был только конвой и товарные вагоны. На многих станциях шестерку встречали многотысячные манифестации. Фиалка позднее вспоминала: «Такая масса пожертвований была нам, что нам пришлось специально для этого организоваться. Мы выстроились в ряд: одна принимала деньги, другая передавала вглубь вагона, и все это ссыпалось на лавки – часы, деньги, всякие кольца. Всякий с себя тащил, снимал все, что можно, оставляя нам на память». За время этапирования революционерки собрали почти 10 000 рублей пожертвований от сочувствующих. Это примерно соответствовало зарплате фабричного рабочего за 40 лет. Последние 320 км пути, которые каторжницы должны были пройти пешком, они проехали на тройке. На второй тройке ехал конвой. За все это заплатил купец-виноторговец Лукин.

Еще в поезде революционерки решили бежать. Но побег пришлось отложить из-за болезни Спиридоновой. Да и по приезде выяснилось, что в Акатуйской тюрьме царила небывалая вольница. Каторжане проводили групповые занятия по грамотности, читали лекции по политэкономии, земельному вопросу и даже истории революционного движения. Но главное – все были совершенно свободны, могли в любой момент выходить из тюрьмы, но обязаны были возвращаться к вечерней поверке. Любой беглец положил бы конец свободе всех остальных. Впрочем, вскоре конец такой свободе все равно был положен. До Главного жандармского управления в Санкт-Петербурге дошли вести, что Акатуйская каторжная тюрьма больше похожа на клуб или университет, и все начальство там сменили. Новая администрация стала закручивать гайки. Тогда был организован побег самого авторитетного каторжанина – создателя Боевой организации партии эсеров Григория Гершуни.

Григорий Гершуни

План побега Гершуни разрабатывался долго. В итоге было решено вывезти его в бочке с квашеной капустой. Во время засола капусты низкорослый Гершуни сел в бочку, положив на голову железную тарелку. Охранник проверял содержимое бочек с помощью шашки, так что тарелка должна была защитить голову беглеца. Сверху Гершуни закидали капустой. Для дыхания использовались две клистирные трубки сбоку бочки.

Бочку перевезли в подвал тюрьмы, где друзьями Гершуни был заблаговременно сделан подкоп. Прорезав дно бочки перочинным ножиком, Григорий смог вылезти и пробраться на волю. На улице стоял октябрь, но в Забайкальском крае это почти что зима. Так что хоть промокшего в капустном рассоле Гершуни и ждала за воротами тюрьмы упряжка лошадей, он успел сильно простудиться. Дальнейшая сложная дорога – сначала до Японии, а потом в США – выздоровлению не способствовала. Вскоре у Гершуни обнаружили саркому легкого, от которой в 1907 году он и умер в санатории Швейцарии.

Кроме Гершуни за осень 1906 года из Акатуйской тюрьмы сбежали еще девять политических арестантов. За год сменилось три начальника тюрьмы, причем двоих отдали под суд за неудовлетворительную охрану заключенных. Режим постоянно ужесточался. В апреле 1907 года член Государственной Думы Успенский получил сообщение, что в Акатуйской каторжной тюрьме «заключенных избивали прикладами так, что весь пол был в крови, а 13 человек было избито до потери сознания». С 1908 года каторжан содержали в кандалах и закрытых камерах. А в 1911 году Акатуйская тюрьма стала женской. В ней содержались как уголовницы, так и политические заключенные. Из узниц того времени впоследствии станет самой знаменитой Фейга Хаимовна Ройтблат, она же Фанни Каплан.

Накануне Февральской революции 1917 года в тюрьме осталось 10 политкаторжанок. Восемь из них были амнистированы после победы революции: Спиридонова, Измаилович, Биценко, Терентьева, Тебенькова, Каплан, Шенберг и Штольтерфот. Еще двух, Шакерман и Шумилову, почему-то забыли. Тогда амнистированные отказались покидать каторгу без двух подруг. На следующий день амнистия была объявлена двум последним. Всех бывших политкаторжанок ждала триумфальная встреча в Чите. Летом 1917 года все постройки на территории Акатуйской каторжной тюрьмы были снесены.