Черномазый еврей

Афроамериканцы стали настолько популярны в США начала XX века, что белые артисты, среди которых было немало евреев, красили лица ваксой в жажде пробиться на сцену. Многим это обеспечило триумфальный успех, а позже – травлю, когда эти шоу объявили расистскими.

Афроамериканцы и евреи, по идее, должны были чувствовать близость друг к другу или какое-то подобие взаимопонимания. Разговоры о них, во всяком случае, всегда начинаются со схожести развития обеих культур. И та, и другая формировались в условиях несвободы, и каждая из них в равной степени повлияла на развитие и американской, и мировой культуры. Но оказавшись на одном континенте в США, ни евреи, ни афроамериканцы без ума друг от друга не были. В Нью-Йорке, например, они жили чаще всего поблизости, но еврейские гетто были отдельно от африканских. Не многие из еврейских эмигрантов знали английский, и никто из их чернокожих соседей, как правило, не знал ни одного восточно-европейского языка, так что разговаривать было не на чем. Зато еврейские старики вспоминают, что их родители частенько говорили своим детям, чтобы те «не играли с маленькими нигерами», и это, к счастью, имело обратный эффект.

После отмены рабства афроамериканцы получили большую свободу передвижения, полную свободу в поиске средств к существованию, да и себя в целом. В музыке обнаружили себя многие из них – вскоре чёрные ритмы юга поглотили Нью-Йорк, Чикаго и Вашингтон и пошли дальше. Отмена рабства не преодолела, впрочем, белую претензию на превосходство, потому за ней и последовал долгий период сегрегации. На всех ее этапах экспансия афроамериканской культуры в массовые шоу имела огромное значение. Впрочем, как и еврейской. Чернокожие артисты заняли прочное положение на эстраде и стали убедительно востребованными.

Есть версия, что появление «чернолицых» – blackface – артистов, или менестрелей, которыми были белые, красившие свои лица гуталином, чтобы играть афроамериканцев, вызвано как раз этой востребованностью. Поздние источники говорят, что менестрель-шоу имели расистскую подоплёку. В этих нехитрых постановках обладатели чёрных лиц блистали всеми красками нелепости – от тупости до лени. Шоу стали настолько популярны, что позже уже негры красили свои лица чёрным гримом, чтобы получить работу и высмеять белых, гримирующихся под них. В остальных шоу точно так же смеялись над евреями, ирландцами и итальянцами. «Лучше смеяться над собой, чем убивать друг друга», – такая благая мысль передавалась из уст в уста адептами комического театра по окончании Гражданской войны в США. Но именно участие в менестрель-шоу общественность припоминала актерам еще очень долго.

Эл Джолсон, сын раввина из Литвы. Он был последним из менестрелей: жанр изжил себя к началу 20-х годов прошлого века. Джолсон исполнил первый хит Джорджа Гершвина – песню Swanee, одурманивающе энергичную. В её мелодике чётко угадываются еврейские, польские и русские мотивы, то есть она была поистине народная. Чёрный грим Джолсона, добавивший ей ещё большей народности, по нынешним временам выглядит явно лишним, но тогда стал мостиком, который привел нового белого исполнителя на эстраду. Грим был не просто шоу-маской, это был ещё и отказ от еврейской природы и начало пути навстречу американскому шоу-бизнесу. В случае с Элом Джолсоном – последним отказом. До него через это окно на американскую сцену ступили многие европейские актёры.

Его настоящее имя Йося Йоэлсон, он родился в 1886 году в Литве и был младшим из пяти детей раввина Моисея Рубена Йоэльсона. В 1880 году их семья от погромов бежала в Америку – в Вашингтоне отец получил работу кантора в синагоге. Мать умерла, когда Йосе было 10 лет. С отцом с тех пор отношения не ладились: сына совсем не интересовала религия, а отца раздражало стремление отпрыска на улицу. Йося ушёл из дома – уехал в Нью-Йорк. Там уже пытался обосноваться его брат Гарри, бежавший раньше и к тому моменту успевший сменить фамилию. Младший последовал его примеру и стал зваться Эл Джолсон. Они ещё в Вашингтоне зарабатывали пением на улицах, а в 1899 году Эл принял участие в нью-йоркской водевильной постановке «Дети гетто». Собственно, для участия в водевилях он и стал мазать лицо порошком из жжёной пробки. Не из любви или ненависти к афроамериканцам, просто blackface шоу гарантировали успех, а какой актёр не хочет бурных оваций и хороших гонораров?!

С 1911-го и до второй половины 20-х годов Эл Джолсон набирал популярность. После дебюта в Театре Зимнего сада в Нью-Йорке в постановке La Belle Paree, где Джолсон исполнял старые песни Стивена Фостера, его взяли в постоянную труппу – он отработал больше ста представлений. Мюзикл Vera Violetta сделал его ещё популярней и богаче – теперь Эл получал 750 долларов в неделю и даже не верил, что когда-то пел за монеты и еду. Мюзикл Vortex of society привёл его к семилетнему контракту с владельцем театра Ли Шубертом и поистине звёздным постановкам своего времени, в которые он пришёл уже со своим родным лицом. Мюзиклы Robinson Crusoe Jr и Sinbad к 1920 году сделали его одной из самых значительных величин Бродвея. Успех был настолько ошеломляющим, что перед премьерой постановки Bombo с ним случился приступ паники. Публика ждала в зале, а он отказывался выходить на сцену. Скандировали: «Джолсон! Джолсон!» – а он стоял за занавесом, трясся и качал головой, пока брат не вытолкнул его. Постановка принесла Ли Шуберту столько денег, что он дал своему театру имя Эла Джолсона – тому было 35 лет, и ничего подобного ни с одним актёром до этого при жизни не случалось.

Он стал человеком, который сыграл в первом звуковом кино. Точнее, в первом фильме, который убедительно показал, что звуковое кино вообще возможно. Это была музыкальная комедия «Певец джаза», Jazz Singer. Премьера состоялась в Нью-Йорке 6 октября 1927 года в кинотеатре на Times Square. Съёмки обошлись в 422 тысячи долларов – баснословный по тем временам бюджет даже для Warner Bros. Чтобы отметиться в вечности, владельцу киностудии Гарри Уорнеру пришлось заложить фамильные драгоценности. Эффект «Певца джаза» в 1952 году был прекрасно описан в «Поющих под дождём». В «Авиаторе», вышедшем в 2004-м, Говард Хьюз в исполнении Леонардо Ди Каприо решает переснять своих «Ангелов ада» со звуком именно во время просмотра «Певца джаза».

«Певец джаза» был похож на Эла Джолсона. Он рассказывал, как это оно – работать негром, будучи евреем, скрывающим своё происхождение под чёрным гримом. В его пластике, как и в голосе, не было, кстати, ничего африканского, но это можно было считать правилом жанра. Джолсон исполнил несколько музыкальных номеров и отметился репликой: «Подождите минуту. Вы еще ничего не слышали!» Цитату сделали слоганом рекламы звукового кино, но это была фирменная реплика Джолсона. Девятью годами раньше, на гала-концерте, посвящённом окончанию Первой мировой войны, с этой же репликой он вышел на сцену сразу после выступления Энрико Карузо. Чем возмутил зал и рассмешил великого тенора.

По поводу участия в менестрель-шоу Джолсон накопил колоссальное чувство вины и утешался лишь тем, что попал в историю джаза, пусть и через Голливуд. Признавался The New York Times, что умел делать только шоу-бизнес, даже убыточный. Когда японские бомбы сотрясали Перл Харбор, Джолсон атаковал руководство военно-морского флота США просьбами разрешить выступать для американских солдат бесплатно. «В любую точку мира, где есть американский военнослужащий, который не прочь послушать «Сонни Бой» или «Мамочка», – писал он. В начале 1942 года он начал выступать на базе GI. Давал, бывало, по четыре выступления в день на аванпостах Центральной Америки, а перевозку музыкантов, аппаратуры и оркестра оплачивал самостоятельно. Солдаты визжали и свистели на его концертах – принимали настолько горячо, что неудобства походной жизни забывались. Этими выступлениями перед военными Эл Джолсон впитался в американскую историю. Он и умер как истинный американец – за карточным столом. А похороны стали крупнейшими в шоу-бизнесе: полиция насчитала более 20 тысяч человек.

В детстве, кстати, Джолсон дружил с начинающим тогда афроамериканским чечёточником Биллом Робинсоном. Робинсон умел зарабатывать только чечёткой. В менестрелях они с Джолсоном отметились оба: Билл был как раз тем из афроамериканцев, кто первым стал выступать без blackface грима. И наплевал на то, что двухцветное правило чечётки запрещало чернокожим выступать соло. Он стал самым высокооплачиваемым чечёточником Бродвея 30-х. Он отлично разбирался не только в направлениях африканского танца – исполнял ирландские танцы и степ. В 1935 году он снялся в The Little Colonel и стал первым афроамериканцем, появившимся в голливудском фильме в межрасовой танцевальной команде. Первым афроамериканцем, возглавившим смешанную танцевальную гонку на Бродвее.

После того как менестрель-шоу признали проявлением расизма, Билл имел кучу неприятностей из-за участия в этом странном карнавале. Что очень мешало его общественной работе, а к ней он относился серьёзно. Благодаря его усилиям в полиции Далласа впервые появились полицейские-афроамериканцы, а во время Второй мировой войны он курировал вопросы справедливого обращения с чернокожими солдатами. В 1930-х годах в Майами Билл организовал первый благотворительный сбор денег – до этого, оказывается, афроамериканцы собирали деньги только на свои нужды, а белым собирать не имели права. Этот факт заслуживает упоминания, хотя бы как констатация пределов социального идиотизма. Ничего, кроме головной боли, общественной работой Робинсон не заработал – умер без гроша, и его похороны оплачивал давний друг Эд Салливан.