Сам себе политик

Он уехал из Союза в Америку, чтобы читать те книги, которые хочется. Там Петр Вайль подружился с Бродским и Довлатовым, создал уникальный писательский дуэт с Александром Генисом и стал бессменным главным редактором радио «Свобода».

В этом году писателю и главному редактору Русской службы радио «Свобода» исполнилось бы 70 лет. Вместе с тем в этом году – и десятилетие его смерти. Книга «Застолье Петра Вайля» – двойной дар памяти, где радость мешается с печалью.

В книге – тексты выступлений Петра Вайля на радио «Свобода» и статьи, в которых его вспоминают коллеги, друзья и родные: его вдова Элла Вайль, кинокритик Андрей Плахов, писатель Александр Генис, поэты Алексей Цветков и Сергей Гандлевский. В воспоминаниях, понятно, герой один – это Пётр Вайль. А вот в гораздо более обширной части книги, посвящённой радиовыступлениям, главных героев уже два – это Пётр Вайль и Россия последних десятилетий.

Передачи с Вайлем выходили с конца 80-х и до 2009 года включительно – по ним можно четко представить, как менялась страна и восприятие её в мире. И то, что Пётр Вайль почти не участвовал в передачах о политике, делает антропологическую, документирующую сторону его выступлений еще весомее. Перед нами срез человеческих реакций, меняющихся года от года, – не важно, идёт ли разговор о кино, кулинарии или путешествиях.

Вот, например, реплика Петра Вайля из дискуссии «Секс в современной русской культуре», где он размышляет над высказыванием писателя Валентина Распутина: «Цитирую: “Россия, извечно считавшаяся дикаркой со своей скромностью и стыдливостью, публично пала перед богатым соблазнителем”. Это он о недавнем конкурсе красоты в Москве, где участницам вручались призы зарубежных фирм. Распутин, наращивая темпы, говорит, что недалеко до порнокино, что кто-то защищает гомосексуалистов. В скобках замечу, что Советский Союз – чуть ли не единственная цивилизованная страна, где гомосексуализм преследуется по закону. Распутин возмущен, что школьникам советуют пользоваться презервативами. А я думаю, что просто уйти от проблем акселерации, в том числе от сексуального ее аспекта, невозможно».

Этот отрывок – живой слепок, мгновенная фотография запоздало пришедшей в СССР сексуальной революции. И сегодня, когда нормы общественной половой морали снова меняются – в чём-то становятся консервативнее, в чём-то, наоборот, более открыты, – этот фрагмент вновь оказывается актуальным.

Множество выступлений посвящено культуре – кинематографу, книгам, метаморфозам перестроечного театра в СССР, людям искусства и писателям. Причём Пётр Вайль с одинаковым вниманием и глубоким пониманием говорит как о близких ему, в том числе биографически, авторах – Сергее Довлатове, Александре Генисе, Иосифе Бродском, так и о тех, чья эстетика, казалось бы, далеко отстоит от его собственного творчества – Владимире Высоцком, Александре Башлачёве.

Рассказывал Пётр Вайль в передачах и о своей личной и семейной истории. Книга открывается статьёй «Беспечный педант» – беседой Петра Вайля с Иваном Толстым. Оттуда мы узнаём, в частности, историю необычной фамилии, из-за которой братьев Максима и Петра в юности принимали за остзейских баронов: «Все Вайли – из Эльзаса. У нас в семье была такая легенда, над которой я долго посмеивался и даже стеснялся рассказывать. Считалось, что предки наши пошли от наполеоновского солдата, даже называлась его специальность, не вполне почтенная, – барабанщик, который с Наполеоном пришел в Россию и то ли раненый, то ли пленный там осел. И от него пошли русские Вайли». При случайной встрече с однофамильцем оказалось, что стеснялся и посмеивался зря, тот подтвердил: «Вы напрасно смеетесь. Все совершенно точно: Вайли из Эльзаса. Мои корни оттуда, и знаменитый Курт Вайль, и знаменитая Симона Вайль. Это все эльзасские евреи». В Москве, надо сказать, Вайлей за немцев не принимали: по словам Петра Вайля, «отец был стопроцентный еврей», так что «остзейская» история стала возможной только после того, как Льва Вайля, профессионального военного, после войны перевели в Ригу. Там и родились его сыновья, «бароны» Максим и Пётр.

Со стороны матери происхождение братьев тоже было вполне романтическим – из старинного рода сектантов-молокан, основатель которого, дворянин Ивинский, сменив вероисповедание, был вынужден отказаться и от дворянства, и от прежней фамилии.

Пётр Вайль вёл жизнь обычного советского интеллигента, чуть фрондирующего, может быть, как многие в Прибалтике, но не оппозиционного, не вовлечённого в политический протест. Правда, в юности Пётр Вайль бросил институт, что для его круга общения было весьма нетипично, и отправился в армию, но вернувшись оттуда, остепенился и, сменив несколько рабочих профессий, стал журналистом в рижской газете.

В 1977 году Пётр Вайль, уже отец двоих детей, с семьёй эмигрировал в Америку. Причина тоже была, на первый взгляд, не политической. Вот как об этом рассказывает сам Пётр Вайль в посвящённом 1977 году выпуске программы «Полвека в эфире. Послевоенный мир устами радио “Свобода”»: «Я был молодой человек 27 лет, и, конечно, моим мотивом было то, что вы называете культурным. Дело в том, что я просто хотел читать те книги, которые я хочу, и видеть те места, которые я хочу видеть. Вот, пожалуй, только и всего. Это были мои претензии к советской власти, которая не позволяла мне свободно делать то и другое. Но чтобы удовлетворить культурные запросы, надо было совершить политический выбор». Да, в этом была политика в высоком смысле, политика свободного выбора. И книга «Застолье Петра Вайля» начинается со слов того же Ивана Толстого: «Петр Вайль был прежде всего политиком. Не потому, разумеется, что он ею интересовался. Нет, он был политиком самому себе».

Как ни странно, именно эмиграция способствовала развитию Петра Вайля как русского писателя. В Америке сложилась его дружба с Иосифом Бродским и Сергеем Довлатовым, с которым Пётр Вайль работал в нескольких журналистских проектах, и главное, складывается уникальное соавторство с Александром Генисом – остроумная, блестящая, даже хулиганская эссеистика, абсолютно новая для отечественной литературной традиции.

Хотя, безусловно, самая удивительная авторская особенность Петра Вайля ярче видна в книгах, которые он написал только сам, вне соавторства. Особенность эта – особый синтезирующий взгляд на мир: всё оказывается связано со всем, но это не вольная поэтическая, а жёсткая логическая связь, которую Вайль видит первым. Например, в книге «Гений места» он смотрит на города сквозь личности великих людей, которые в них жили, так что каждый город оказывается многослойным, узнаваемым и одновременно совершенно новым. Выбор «гениев места» подчас совершенно неожидан, как и выбор места для гениев. Например, Бродский в книге Петра Вайля оказывается связан не с Ленинградом и не с Венецией, а со Стамбулом, и в передаче, посвящённой снятому по книге фильму, писатель рассказывает, почему: «А Бродский у меня… вместе с Байроном кратковременный обитатель Стамбула. Мне показалось очень интересным, как два изгнанника, по разным причинам изгнанника, прошли через Стамбул и вынесли прямо противоположные ощущения: восхищение и восторг – это Байрон, и отталкивание, доходящее до брезгливости, – у Бродского».

Эта целостность восприятия мира, продиктованная жизнелюбивым темпераментом сангвиника, была свойственна Петру Вайлю не только в литературе, но и в жизни. Вот как вспоминает об этом в посвящённой Петру Вайлю беседе его коллега по радио «Свобода» Валентин Барышников: «Все его многообразные интересы были чудесным образом связаны – его любовь к симфониям Малера казалась оборотной стороной восхитительно приготовлявшейся им закуски из авокадо и красной икры. Вероятно, они и были явлениями одного порядка – проявлениями единого потока жизни, понимавшегося им как непрерывное течение культуры».

Застолье Петра Вайля. М., АСТ, Corpus, 2019