All Райт!

Секс прятался под словом «спутался», мат превращался в «похабщину» – великая переводчица Рита Райт-Ковалева выкручивалась как могла, чтобы дарить нам Сэлинджера и Воннегута.

Как ни парадоксально, в советскую эпоху лучше всех говорили по-русски герои переводных книг. По крайней мере, так считал Сергей Довлатов: в книге «Соло на ундервуде» он назвал обладательницей «лучшего русского языка» переводчицу Риту Райт-Ковалеву. Ее переводы Сэлинджера и Воннегута считаются классическими, и нередко можно услышать, что они даже превосходят оригинал. А еще Рита Райт-Ковалева донесла до советских читателей одно из немногих «разрешенных» в то время свидетельств Катастрофы. В 1960 году «Дневник Анны Франк» был в первый и последний раз издан в СССР именно в ее переводе.

Райт-Ковалева больше всего переводила с английского – тем любопытнее, что раньше других иностранных языков она выучила немецкий. Родилась она в 1898 году в семье врача Якоба-Меера Черномордика. Девочка получила имя Раиса, но домашние звали ее Ритой. Позднее это имя превратится в литературный псевдоним. Немецкий Рита освоила в раннем детстве наравне с русским, поскольку отец, выпускник Дерптского – ныне Тартуского – университета, владел языком Гёте и Шиллера как родным. Английский и французский будущая переводчица начала учить уже гимназисткой, а совершенствовала в студенческие годы.

По семейной традиции Рита поступила в Харьковский медицинский институт, но врачебное дело ее не увлекало. «Медициной я занималась без особой охоты и все свободное время отдавала литературе, языкам, музыке и – больше всего – стихам», – писала она. Тогда же Рита начала переводить на немецкий стихи любимых поэтов – Хлебникова, Маяковского, Асеева.

В Харькове Рита познакомилась с Хлебниковым, а в 1920-м поехала в Москву и встретилась с Маяковским, чтобы показать ему переводы его стихов на немецкий. При встрече присутствовала Лиля Брик, в отличие от Маяковского владевшая немецким. Узнав, что девушка знает еще и английский с французским, Брик и Маяковский предложили ей перевести подписи к плакатам «Окон РОСТА» для встречи делегатов Второго конгресса Коминтерна. Для оценки Маяковский привлек всех сотрудников РОСТА, знавших иностранные языки, и получил вердикт: «Отлично». Тексты опубликовали, а поэт выхлопотал для переводчицы гонорар. «Для меня это было огромной неожиданностью, – писала она. – Такое удовольствие – и вдруг мне еще дадут за него деньги!»

Маяковский и Брик подкинули ей идею перебраться из Харькова в Москву и продолжать учебу в столице. Она перевелась на медфак 2-го МГУ, но, как и в Харькове, больше занималась литературой, чем медициной. Рита подрабатывала в РОСТА, а вскоре начала переводить для печати – сначала анонимно, а потом под псевдонимом Райт. К тому же Лиля Брик предложила ей стать личным «летописцем» Маяковского. В эти новые обязанности входило постоянно сопровождать Маяковского и скрупулезно записывать все, что он говорит и делает. Позднее Райт переработала эти записи в книгу «Только воспоминания».

В 1924 году Рита окончила университет и переехала в Ленинград, где устроилась лаборанткой к знаменитому академику Павлову. Там же она познакомилась с Самуилом Маршаком. Тот сам ей позвонил и сообщил, что прочитал ее детскую книжку. Произведение было откровенно проходным и писалось ради заработка. Однако Маршак решил, что Рита видит себя детской писательницей. Работу он раскритиковал, но добавил, что автор явно писать умеет – просто нужно отточить мастерство. Он прочитал ей длинную и подробную лекцию по детской литературе, а по завершении застыл от изумления. Еще бы – ведь в ответ Рита сообщила, что не хочет и не собирается становиться детской писательницей. К счастью, Маршак не обиделся и только рассмеялся, а эта история помогла им сдружиться.

Их творческое сотрудничество выдержало десятилетия. Вплоть до смерти Маршака Райт-Ковалева помогала ему совершенствовать переводы: «Мое дело было “придираться”, и я делала это весьма добросовестно… Но, конечно, я ничего не подсказывала: прислушиваясь к придиркам, Самуил Яковлевич сам находил новое, точное и красивое решение». Не обходилось и без курьезов. Маршак, по словам Риты Райт, знал английский «так, как редко кто его знает», но ошибки совершают даже гении. Однажды, переводя Бернса, Маршак воспринял слово fart – «пукнуть» – как сокращенное название монеты «фартинг» и очень смеялся, когда Рита вернула его с небес на землю.

Возможно, переводы так бы и остались для Риты лишь подработкой, но в 1930 году ее уволили из лаборатории Павлова. В результате несчастного случая погибло несколько подопытных собак. И хотя прямой вины Риты в этом не было, ее обвинили в халатности и выставили крайней. Правда, позднее она еще три года проработала в Институте мозга, но в 1938-м ее медицинская карьера окончательно сменилась на литературную. В том же году ее приняли в Союз писателей, а еще через пару лет в журнале «Звезда» вышла ее первая масштабная работа – перевод романа Стейнбека «Гроздья гнева».

В начале войны Райт-Ковалева уехала в эвакуацию в Ярославль, а позднее – в Архангельск, куда перевели ее мужа, моряка-подводника. В 1944 году она пережила тяжелый удар: на фронте в 17 лет героически погиб их приемный сын Сергей – Ковалевы усыновили ребенка репрессированной сестры Риты. Через два года, уже после войны, погиб и муж Риты.

Пережить эти потери Рите помогли переводы. Но была серьезная загвоздка. Ей хотелось переводить американскую литературу, а в СССР не жаловали «буржуазных» авторов. Разрешения на их переводы приходилось буквально выбивать. К тому же за них позволяли браться только благонадежным переводчикам. И Рита придумала выход: в 1950-е она выучила болгарский язык и начала переводить «одобренных» социалистических авторов.

Хитрость сработала: пусть и не сразу, но ей позволили взяться за Фолкнера и Сэлинджера. Именно книга последнего «Над пропастью во ржи» и по сей день считается ее главным переводом. Знакомые вспоминали, что она донимала всех вопросами о подростковом жаргоне. По ее просьбе писательница и журналистка Фрида Вигдорова даже составила словарик молодежного сленга.

Тем не менее нет-нет да и звучит претензия: мол, Райт-Ковалева сильно смягчала брань. Но нужно понимать, что над переводчицей висел тяжелый пресс советской цензуры. Переводчица сокрушалась, что ей не разрешили использовать даже невинное слово «говнюк», как она ни умоляла. Райт-Ковалева выкручивалась как могла: секс прятался под словом «спутался», мат превращался в «похабщину». Но считать ли это недостатком – еще вопрос. Наоборот, выдающийся переводчик Леонид Володарский называл это скорее достоинством. «Ты не видишь ни одного матерного слова, но при этом понимаешь, что герои разговаривают отборным матом», – отмечал он.

Цензоры не давали переводчице покоя и во время работы над другим знаковым переводом – книгой «Дневник Анны Франк», опубликованной в СССР по инициативе Ильи Эренбурга. По идеологическим соображениям Анне хотели придать больше героических черт, а потому подростковые размышления о половом созревании и подобных моментах микшировались или опускались. К тому же переводчица получила парадоксальное указание: как можно меньше акцентировать еврейскую тему. И это в книге о Холокосте!

Добавляло сложности и качество исходника. Распространен миф, что Райт-Ковалева выучила ради этого перевода голландский, но это не соответствует действительности. Переводить с языка оригинала не стали опять-таки по политическим мотивам. Вместо этого за первоисточник взяли не слишком качественный и уже подвергшийся цензуре перевод на немецкий, вышедший в ГДР в 1957 году. Тем не менее Райт-Ковалева сделала все, что было в ее силах, и в 1960-м советское издание разлетелось в мгновение ока.

В годы оттепели Райт-Ковалеву начали выпускать за рубеж, и она смогла познакомиться с авторами некоторых переведенных книг, в том числе с обожаемым ею Куртом Воннегутом. Между ними возникла переписка, перешедшая в многолетнюю дружбу. Воннегут посылал ей свои новые книги еще в верстке – до того, как они были изданы в США. В итоге она перевела все его работы, написанные до середины 1980-х.

Воннегут в 1970-е дважды приезжал в СССР навестить Риту. А вот когда Колумбийский университет присудил ей престижную переводческую премию, Райт-Ковалеву не выпустили на ее вручение. И хотя ей выплатили тысячу рублей – солидную по советским временам сумму, переводчица очень сокрушалась, что ей не удалось поехать в Америку. Да и цензура продолжала стоять над душой. «Жизнь сейчас сложная, много работала впустую, – делилась Рита с поэтом Юрием Софиевым. – Лежит мой перевод “Замка” Ф. Кафки. Я и его “Процесс” перевела!» «Процесс» еще удалось опубликовать, но после Пражской весны в СССР вышел негласный запрет на издание Кафки – лишь изредка перепечатывали уже вышедшие вещи. В итоге «Замок» пролежал под сукном около 20 лет и увидел свет только в перестроечную эпоху.

Райт-Ковалева всю свою долгую жизнь – а она прожила 90 лет – не только переводила сама, но и делилась мастерством с другими. В своих статьях она разбирала типичные ошибки начинающих переводчиков, учила стилизации. Большинство ее советов не устарело и по сей день. Уже упомянутый Леонид Володарский учился у нее «заочно», но притом считал одной из своих главных наставниц. «Я встречался с ней еще совсем мальчишкой ровно два раза, – говорил он. – Она пыталась вложить в мой еще незрелый ум суть нашей профессии, и ей это удалось. А людям, которые упрекают ее за “неправильный” перевод Сэлинджера, я вот что скажу: когда что-то делают гении, дилетантам это будет непонятно. Рита Райт-Ковалева – гений перевода, а они в этом плане недоросли».