Тайны империи Медичи

Первое, что приходит в голову при упоминании имени Медичи, это Флоренция. Знаменитый мост Веккьо, великий Микеланджело… Этот богатейший род определял флорентийскую политику и культуру на протяжении двух с половиной столетий. Представительницы фамилии в разное время становились королевами Франции, Испании и Англии. По своему могуществу «империя» Медичи была одной из наиболее влиятельных в Европе. Кое-кто считает их евреями. Так или иначе, если Эдвард Гольдберг (Edward Goldberg) будет продолжать свою работу, архивы Медичи вырастут до невероятных размеров. Причем, большая часть собранной информации будет касаться истории именно тосканских евреев периода Возрождения.

А кто, собственно, такой этот Эдвард Гольдберг и что он вообще делает во Флоренции? Этот 56-летний ученый, выросший в Роквилле, штат Мэриленд, в настоящее время занимается сбором информации для архива Медичи в Оксфорде. «Было бы логичным предположить, что столь важная вещь, как архив герцогской семьи уже давным-давно укомплектован и занесен каталог, однако это не так», — говорит Гольдберг. Оказывается, вся архивная документация хранилась как попало и даже студенты нередко могли взять оттуда что угодно, не утруждая себя возвращением. А хранители архивов вряд ли собирались наводить порядок. «Архивариусы, работавшие с Медичи с 1569 по 1743 годы, были первыми в Европе, кто бережно хранил всю поступающую корреспонденцию и делал копии всех писем и документов. Благодаря их педантичности и скрупулезности мы сегодня располагаем тремя миллионами архивных документов, а это 6249 томов!», — голосом, которым исследователь произносит эти слова, гордые отцы обычно рассказывают об успехах своих сыновей.

Но эта любовь и гордость возникла у ученого не сразу.

«Целыми днями я копался в архивах, а вечерами жаловался друзьям и знакомым на то, что никто не хочет и пальцем пошевелить для того, чтобы привести в порядок такую прорву информации. Те, в конце концов, не выдержали». И Гольдберг понял их правильно — перестал ныть и всерьез задумался над тем, как можно организовать архивирование поистине бесценной документации; его идеи воплотились в жизнь десятилетие спустя. Еще будучи преподавателем в Гарварде, он собрал всю необходимую информацию для написания двух книг об истории семьи Медичи и об искусстве того времени, после чего проект, наконец-то, начал свою работу. Это произошло в 1993 году.

Ему с честью удалось преодолеть все ловушки итальянской бюрократической машины и заполучить все необходимое для успешной работы над проектом, после чего он определился и с направлением работы, то есть тем, ради чего все и затевалось. А цель была максимально простая — не выковыривать информацию для публикации отдельных статей, а упорядочить всю документацию.

Тщательно изучив бесчисленное множество документов Гольдберг обнаружил определенную закономерность: значительная часть писем так или иначе касалась евреев: то еврейские купцы нуждались в помощи при погрузке товаров в одном из принадлежащих Медичи портов, то испанские или португальские мараны желали эмигрировать в Тоскану, то еврейский студент просил покровительства… В общем и целом, около 5 процентов переписки семьи Медичи касалось «еврейского вопроса». А пять процентов от трех миллионов писем — это 150 тысяч документов!

Некоторое время спустя у Гольдберга возникла новая идея: к уже имеющимся 42-м пунктам, в соответствии с которыми разделили весь архив Медичи, добавили еще один — посвященный еврейской истории, религии и культуре. Поначалу, как это обычно и бывает, все давалось нелегко. Архивы Медичи располагались на нижнем этаже галереи Уффици и серьезно пострадали во время наводнения в ноябре 1966 года. Большую часть документов так и не удалось восстановить. Еще до появления Гольдберга архив переехал в другую часть города, но на качестве хранения ценнейших документов это никак не сказалось.

«Больше шести миллионов томов! Среди такого количества информации нетрудно и заблудиться! — восклицает архивист Алана О’Брайен (Alana O'Brien), вот уже третий год работающая в команде Гольдберга. — Наша работа требует максимума усилий и сосредоточенности. Однажды в архиве я обнаружила письмо от некоего Мариотто, который жаловался на “плохое положение вещей”. Позднее я нашла еще одно письмо, в котором было сказано, что тем самым плохим положением стал для несчастного приговор к лишению свободы, после вынесения которого тот ходатайствовал о повторном рассмотрении своего дела в суде. Кстати, нам до сих пор неизвестно, в чем же он провинился». Предположительно Мариотто осудили и посадили в тюрьму за незаконную связь с нянькой сына Козимо Медичи (Cosimo de Medici). «Все эти письма (составляющие, между прочим, 95 процентов всей архивной документации) — самый трудный для обработки материал, поскольку их содержание крайне неконкретно и расплывчато, многие события просто остаются “за кадром” и приходится включать логику и сообразительность, — сетует Гольдберг. — Вот, к примеру, если кому-то придет в голову просмотреть все свои письма и среди многих он обнаружит одно, в котором будет упоминаться некий “хороший друг”, поди догадайся, кто имелся в виду и говорилось ли это всерьез?! А мы каждый день имеем дело с подобной информацией. А если человек имеет обыкновение подписывать письмо инициалами и вы знакомы, по меньшей мере, с парой аналогичных?». Кстати, на вопрос, не чувствует ли он себя неудобно, читая чужую почту, Гольдберг признается, что ему это даже нравится: «Большая часть информации необычайно содержательна: ведь во многих письмах присутствует что-то личное, дополняющее портрет человека. Соблазнительно, правда?».

Самой большой проблемой у исследователей считается выяснение имен, перечисляемых в архивных документах.

«Еврейский купец из Рабата представлялся как марокканец, из Анкары — как турок, а вот в Ливорно с этим проблем не было, — рассказывает ученый. — И путешествовали они поэтому под разными именами. И один такой еврей, имеющий пару вымышленных имен, способен запутать целую группу имен. Иногда встречается несколько схожих имен. Мы располагаем несколькими письмами из Генуи, датированными приблизительно одним временем, в которых упоминаются купцы по имени Бенедетто Витале и Барух Хайун. Оба имени в переводе означают “благословенный”; связь между словами “вита” и “хайун” также очевидна (они означают “жизнь”). Следовательно, перед нами один человек, представляющийся по-разному, в зависимости от обстоятельств».

Ученым удалось разгадать еще одно запутанное «дело». Еврей из Венеции по имени Вентура ди Перуджиа бросил свою жену, отказавшись дать ей развод, и был изгнан из города. Позднее он появился во Флоренции, где собирался стать студентом Пизанского университета, для чего нужно было получить разрешение Медичи. Кстати, в Венеции нерадивый муж представлялся Вентурой ди Мойзе, а в еврейских документах фигурировал под именем Шмуэль. Молодой человек явно пытался «замести следы».

Одним из наиболее заметных событий флорентийской еврейской общины, повлиявших на жизнь ее членов, стало создание в 1570 году гетто. «На самом деле, Козимо ничего против евреев не имел, — объясняет профессор Гольдберг. — Но должен был придерживаться государственной политики, которую на тот момент контролировал папа. Этот вынужденный шаг был, скорее, прагматическим, нежели идеологическим».

«Еврейским вопросом» в проекте Гольдберга занимается профессор Ипполита Моргезе (Ippolita Morgese).

Именно она обнаружила сведения о переписи евреев Флоренции в 1570 году, которая предшествовала созданию гетто. На тот момент в городе было зарегистрировано 795 евреев. Более того, ей же удалось раскопать еще более ценную запись, свидетельствующую о едва ли не самом громком скандале XVI века! В письмах говорилось о неевреях, жестоко карающих евреев за ростовщичество и, вместе с тем, призывавших их продолжать свое ремесло! Зачастую эти неевреи даже подбрасывали ростовщикам деньжат, дабы те оставались кредитоспособными.

Печально, но факт: евреям редко удавалось пожить спокойно, без гонений и поклепов. Одним из самых известных связанных с евреями судебных дел стало таинственное исчезновение португальского еврея Филотеуса Мантальто (Philotheus Montalto), физика, работавшего при дворе Медичи. Однажды он просто пропал и обнаружить его удалось лишь спустя годы, уже в венецианском гетто. Вот что написал впоследствии один из приближенных герцога: «Он [Монтальто] сказал, что решил уехать сам, по религиозным мотивам и в целях личной безопасности. Филотеус чувствовал, что не имеет права жить в роскоши и достатке на деньги христиан, и решил жить бедно и убого, но сохранив собственные принципы и убеждения. Он продолжал утверждать, что на него никто не оказывал никакого давления и все его действия были абсолютно добровольными».

«Нам предстоит еще масса работы, — говорит Эдвард Гольдберг. — По моим подсчетам, за все это время удалось обработать лишь пять процентов от всех материалов. Надеюсь, что в дальнейшем нашей команде предстоит совершить немало феноменальных открытий, связанных как с историей империи Медичи, так и с событиями в еврейской общине тех времен». В качестве примера профессор приводит Диего Веласкеса, крупнейшего представителя испанского барокко и придворного королевского художника. Современные исследователи пришли к выводу, что у Веласкеса, возможно, имелись еврейские корни. Кстати, судя по сохранившимся воспоминаниям современников, великий художник тщательно скрывал свое происхождение и предпочитал на эту тему вообще не распространяться.

…А есть ли тайна, которую ему хочется разгадать больше всего? При этом вопросе профессор задумывается: «Был такой странствующий актер, миланский еврей по имени Симоне Базилео (Simone Basileo). Он был одним из тех немногих, кому удалось добиться от Медичи разрешения путешествовать по Тоскане без каких-либо опознавательных знаков, принятых в то время для людей таких профессий. Так вот мне бы хотелось узнать о нем побольше: каким он был актером, какие роли исполнял, насколько был знаменит…». Как бы то ни было, Гольдберг прекрасно понимает, что терпение — залог успеха. Ответ на свой вопрос он может получить даже завтра. Или через десять лет. А может, вообще никогда. Кто знает?..