На родине Свободы

«Родиной Свободы» в европейской публицистике обычно именовали Францию. Именно в европейской, потому как, скажем, за океаном точно знали, что этот титул по праву носит только одна страна — Северо-Американские Соединенные Штаты (САСШ), точно так же любили именовать свою родину аргентинцы и, кажется, венесуэльцы. В этом же самом (по отношению к Швейцарии, естественно), уверены были швейцарцы и т. д. Однако маяком вольнодумства и вольности в применении к Европе XVIII столетия оставалась, конечно же, Франция.

И действительно (в применении к главной теме наших скромных исследований), повсюду, куда приходили войска республиканской Франции , а потом имперской наполеоновской державы, падали стены гетто, отменялись средневековые ограничения, а что касается христианской и, естественно, большей части населения, то рушились феодальные порядки, включая барщину, которая не в одной России имела место быть. Впрочем, именно России все это не коснулось: ничего тут Наполеон не посмел ни отменить, ни переделать, и на предложение поляков-советчиков отменить крепостное право и тем привлечь на свою сторону крестьян надменно отвечал, что руками рабов воевать со своим братом-императором Александром не собирается. Видно, к тому времени он окончательно почувствовал себя императором и напрочь забыл прежние республиканские идеалы. Но среди евреев все же остался героем положительным и даже, по устным преданиям, подарил какой-то маленькой общине в Белоруссии свой подержанный, но вполне еще пригодный мундир, который впоследствии хранился в местной синагоге.

Евреи в наполеоновской армии были. А в 1814 году некий Анри Роттенбур возведен был даже в генерал-майоры. Хотя, как вы понимаете, «Роттенбур» — это всего лишь французское произношение нормальной человеческой фамилии Роттенбург, мы бы не взялись утверждать, что был он набожным евреем, соблюдал кашрут и на Шаббат отправлял своего адъютанта предупредить всех, что «сегодня его превосходительство не воюют: у них шабес». Скорее, наоборот. Хотя при этом никто не требовал от него крещения. И тут наоборот.

Вернемся, однако, в донаполеоновские времена. Творцы Великой Французской революции настроены были антирелигиозно; во всяком случае, католическую церковь они точно ненавидели, а остальные религии рассматривали как вредные секты, пытались ввести некий культ Высшего Существа, заменили названия месяцев и все такое прочее. И даже в газетах революционного времени сообщали о превосходном поступке «так называемых евреев», которые — будем говорить прямо — сами осквернили синагогу и разоблачили «неблаговидные дела своих клерикалов». (Эти молодые так называемые евреи выглядели просто духовными отцами будущих активистов Евсекций будущего Советского Союза…). Французская революция превратила воинскую службу в обязанность граждан. Естественно, всех граждан.

До 1789 года, согласно французским законам, евреев призывали на воинскую службу лишь в чрезвычайных обстоятельствах. Об этом составлялись договоры между еврейскими общинами и местными властями. Евреи обязаны были выставлять ополчение, снаряженное, само собой, за свой счет. Чаще всего это было пожарное подразделение или части для охраны городских укреплений. (Евреи-пожарники в Европе позднего Средневековья и начала Нового времени — особая и очень интересная тема, к которой мы, несомненно, вернемся. Пока же скажем, что их мы можем найти и в Праге, и даже в латвийском Резекне — до 1920-х годов.)

В течение первой половины XIX века число евреев во французской армии возрастало. Как правило, это были люди довольно далекие от религии, но все же ходившие в синагогу (если служба позволяла) на Рош ha-Шана и Йом Кипур. Главное же, во Франции это никого не удивляло.

Хотя кое-кого и раздражало. Прежде всего — роялистски настроенных офицеров с аристократическими корнями и ревностных католиков. В общем, из тех, кого мало в обычных линейных частях, но много в Париже. Эти настроения выразились в печально известном «деле Дрейфуса», в существование которого («А ид а капитан? Да как это может быть?») упорно не верили в Шклове и Сухиничах. «Дело Дрейфуса» заслуживает отдельного разговора, которому тут нет места. Справедливость по отношению к Франции требует, однако, сказать, что в травле Дрейфуса ни общество, ни армия не были едины, ибо и на защиту его поднялись не менее мощные силы.

К началу Второй мировой во французской (к моменту победы — в деголлевской) армии было 23 еврея-генерала. Среди них — Зиновий Пешков, брат Свердлова и приемный сын Горького (а в остальном — нормальный французский генерал…).