Легко ли жить со звездой

Больше всего автор этих строк не любит американские фильмы про нацистскую оккупацию или про лагеря смерти. Лагерь, где упитанные заключенные ходят в своей цивильной одежде да к тому же причесанные, где надсмотрщика (тут уж вина наших горе-переводчиков) именуют «сержант» вместо простого и привычного «шарфюрер», очевидно, кажется американским создателям и их же зрителям просто адом на земле. Еще бы! Ведь у человека отнято главное — свобода, это ли не ужас! Ни уехать, куда надо, ни предпринимательством заняться … О, проклятые фашистские злодеи!

То, что в действительности этот кинолагерь напомнил бы тем, кто там отбывал (да и тем, кто там служил), этакий санаторий, его создателям, выросшим в сытой и законопослушной стране, просто в голову не приходит. (Как и то, что есть страны — и не одна! — где человека под следствием можно несколько лет держать в камере, где спать приходится по очереди. Ну да это так, к слову.)

Точно так же тем, кто этого не испытал, не представить себе, что это такое — носить желтую звезду в стране победившего национал-социализма. Чего, вроде бы, жаловаться: в лагерь тебя, что ли, отправили? Живешь у себя в доме (точнее, в спецквартале для расово неполноценных с их супругами, осквернителями расы), ходишь на работу (ну да, не квалифицированную, почти не оплачиваемую), но не Бабий же Яр… Получаешь продукты по карточкам (по далеко не щадящей норме, но получаешь же).

Потому и ценятся так воспоминания тех, кто через это прошел. А уж если это не послевоенные воспоминания, а с немецкой пунктуальностью составляемый дневник, то и вовсе цены ему нет. Кстати, еще и потому, что если бы дневник этот был обнаружен, автор вместе со своей арийской родней (последние — за недоносительство) сам отправился бы в лагерь. И вряд ли из него бы вернулся.

Таким человеком был профессор филологии Виктор Клемперер, всю войну проживший со своей женой-арийкой в Дрездене. Он вел дневник и исследовал «язык Третьего Рейха» — нацистские нововведения в немецкий язык, которые придавали привычным словам новые значения. К примеру, «выравнивание фронта» — всего лишь «отступление». Но когда люди привыкают к таким менее страшно звучащим словам, их сознанием легче манипулировать (русского языка г-н профессор не знал, а жаль: и тут было бы обширное поле для исследований).

Итак, филолога Клемперера выкинули из университета, ограничили в правах, придирками и штрафами вынудили продать загородный дом. Потом переселили в дом, где стали жить такие же смешанные пары: легче было контролировать жизнь отверженных. Категорически были запрещены домашние животные, продовольственные запасы, а также книга книг «Майн Кампф», где с предельной простотой и ясностью изложено было Учение. (Не могу не вздохнуть: нашим издателям этого бессмертного труда — первым из которых был генерал от журналистики Филатов — все же не хватает упорства: выставят «Майн Кампф» на уличный прилавок — и покупай каждый, кому денег не жалко. А ведь опыт показывает, что самыми активными покупателями фашистской, антисемитской и т. п. печатной продукции были и остаются лица враждебной, согласно Учению, национальности.) Уполномоченный из специального отдела гестапо по надзору за евреями мог явиться в любой час дня и ночи.

А мог неожиданно задержать в трамвае (только задняя площадка!), доставить в гестапо, обыскать: при обнаружении запрещенных сигарет или табака — немедленный арест и отправка в лагерь. Допрос: «Ты, скотина, только и мечтаешь, чтобы Германию разбили! Фюрер сказал, что это еврейская война!».

Дрянь человек, видать, был уполномоченный, но поймите ж и его: не будет бдительно следить за евреями, пойдет на фронт. А туда мало кому хотелось, особенно в конце войны.

Зато работу, которую Клемперер был назначен выполнять, чрезмерно трудной назвать нельзя: он клеил конверты для полевой почты на картонажной фабрике. И вокруг него, с ним вместе работали полноценные арийцы.

Но об их отношениях мы еще поговорим позже.

В них тоже много неожиданного…