Стекольщик Барух

Эта забавная история приключилась с семьей совсем свежих репатриантов в одну из первых недель их пребывания в стране. Семья сняла квартиру в хайфском районе Адар. Одно из окон оказалось треснутым, и хозяин квартиры пообещал его заменить. Он принес целое стекло и с помощью жестов и нескольких слов на русском объяснил новым жильцам, что завтра придет Барух — стекольщик, который и вставит стекло в раму, что завтра пятница, а стекольщик соблюдает традицию, поэтому придет он с утра, чтобы как можно скорее все закончить и успеть до наступления субботы. Оставив сто шекелей для стекольщика за работу, хозяин ушел. 

На следующий день жена отправила мужа с детьми в ульпан, а сама осталась ждать мастера. Стекольщик, как это и заведено испокон веков у всех ремонтников, сантехников, настройщиков и других специалистов по бытовым неполадкам, разумеется, никуда не спешил. Дело шло к полудню, а его все не было. Наконец раздался звонок. Открыв дверь, женщина слегка удивилась виду мастера. Вместо рабочего комбинезона, он был одет в строгий черный костюм. Голову бородатого работника украшала стильная шляпа с полями. Стекольщик был молод, улыбался и держал в руке пачку тоненьких брошюрок. «Инструкции», — почему-то подумала женщина и с утвердительной интонацией спросила:
— Барух?
— Барух! — обрадовался стекольщик и залопотал что-то оптимистическое на иврите, указывая на книжечки.
Женщина посторонилась, пропуская стекольщика вперед. Но он продолжал стоять в проходе, изъясняясь на языке, значительно превосходящем недельный курс ульпана, освоенный олимовской семьей.

— Барух? — переспросила женщина.
— Барух! Барух! — уже несколько удивленно, словно эхо, повторил гость.
Женщина сообразила, что говорливый стекольщик, видимо, стесняется и потянула его за рукав костюма внутрь квартиры. Тот вдруг заволновался и попытался высвободиться. Однако женщина, вспомнив просьбу хозяина не задерживать мастера, спешащего зачем-то встретить субботу уже вечером пятницы, решительно взяла его за руку и, не обращая внимания на сопротивление, привела в комнату с разбитым окном.

Увидев трещину в окне и прислоненное к стене новое стекло, стекольщик, как видно, вспомнил о цели своего прихода. Он опять произнес длинную и абсолютно непонятную тираду на иврите, снял пиджак, засучил рукава и наконец принялся за работу.

У странного мастера даже не было с собой инструментов. Хорошо хоть на антресолях обнаружились и молоток, и маленькие гвозди, и другой инвентарь. Стекольщиком Барух, как выяснилось, был еще совершенно неопытным, но зато довольно старательным. Часа через два, раскрасневшись, вспотев и пару раз чуть не уронив стекло, он все-таки сумел вставить его в раму. Тяжело отдуваясь, он показал работу женщине и снова заговорил что-то вдохновенное.

— Шаббат! — строго пресекла женщина невнятные речи странного работника и протянула ему честно заработанные деньги.
— Шаббат! Шаббат! — закивал стекольщик, кажется, сильно удивившийся гонорару, и быстро ретировался, оставив на журнальном столике одну из своих брошюрок с выгравированной на обложке позолоченной короной.

Чуть позже, когда жена пересказывала мужу и детям странные повадки местных мастеров стекольного дела, позвонил хозяин квартиры.
— Барух сказал, что не сможет сегодня и зайдет на следующей неделе, — сообщил он.
— Как это на следующей? — изумилась жена. — Он же уже был и все починил…
— Странно, а мне он сказал, что никак не успевает до субботы, — удивился хозяин. — Ну да ладно. Вы ему заплатили? Вот и хорошо!
Под вечер проведать семью зашла русскоговорящая соседка, жившая в Израиле уже много лет. Заметив тоненькую книжицу стекольщика, она поинтересовалась, давно ли семья увлеклась учением Брацлавского ребе?
— Какого еще рыбы? — переспросила женщина.
— Нахмана, Нахмана из Брацлава, — объяснила соседка, — это сборник его цитат, их разносят по квартирам брацлавские хасиды, собирают пожертвования и раздают вот такие книжечки. Один сегодня как раз тут крутился утром…

***

Финал этого рассказа я услышал через много лет во время операции «Облачный столп». В ожидании приказа мы прозябали на базе Цеелим. Беседа бесцельно катилась от одной истории к другой. Вспоминались истории вмешательства Всевышнего в дела земные.

— Вот я вам сейчас расскажу удивительный случай, — начал Давид, один из дивизионных добровольцев, тех, кто по возрасту уже не обязан был посещать военные сборы, крупный пожилой религиозный мужчина в черной кипе и с окладистой бородой на широком лице.

— Было это лет двадцать назад. Я тогда только вернулся к традиции. По вечерам учился, а днем собирал пожертвования для синагоги, ходил по квартирам. Жениться хотел, а шиддуха все не было. Однажды пришел в один дом. Мне открыла женщина, видимо, совсем недавно приехавшая. На иврите ни слова не знала, но такая праведница — только слова «Благословен» и «Шаббат» умела говорить. Увидела меня и стала в квартиру тянуть. Я даже растерялся. А она привела меня в комнату, показывает на разбитое окно — помоги, мол. Как только я окно увидел, сразу понял: это мне от Всевышнего послание. Я ведь, когда подростком был, много забот доставлял и родителям, и соседям. Как-то раз играли с мячом во дворе. Я как дал ногой, он влетел в окно на первом этаже и разбил стекло. Мы, конечно, разбежались. А там женщина одна жила, старенькая, одинокая. Как она потом кричала, искала, кто это сделал, даже плакала, что денег на новое стекло нет. Я, понятно, не признался. Очень отца боялся, он строгий у меня был. А потом все мучился, жалко мне было ту старушку. И тут как я это окно увидел, сразу понял, что это мой тиккун — исправление. Женщина та, репатриантка, видно, одна жила. Помочь некому… Хорошо, что у нее нашлись какие-то инструменты. Починил ей окно. И с души отлегло. А через неделю и шиддух нашелся. Вот скажи же, как бывает, — обратился он ко мне.
— Да уж, — признался я, — а брошюрка твоя у моей мамы, наверное, еще до сих пор лежит…
Давид минуты три пристально смотрел на меня.
— БАРУХ АТА АДО-НАЙ ЭЛО-ЭЙНУ МЭЛЕХ АОЛАМ АТОВ ВЭАМЭЙТИВ, — наконец произнес он.