Мелодия веры

Реб Азриэль Давид жил очень скромно. Он зарабатывал на жизнь, держа небольшой магазин одежды. Источником же его счастья был мир хасидской музыки. Все новые нигуны (мелодии) он в первую очередь исполнял для ребе Шауля Едидии Элазара, специально приезжая для этого в Отвоцк (местечко неподалеку от Варшавы). Ребе высоко ценил талант своего хасида. Тот день, когда реб Азриэль Давид приезжал к ребе с новым нигуном, становился для него праздником.

Над Европой сгустились тучи: нацисты развязали войну и вторглись в Польшу. И даже после введения ужасных антисемитских законов, заставивших евреев носить на одежде желтые звезды, и после создания гетто, евреи не могли до конца осознать, что их ждет дальше. Лишь немногим удалось вырваться из цепких лап нацистов. Одним из них был ребе Шауль Едидия Элазар, для спасения которого хасиды приложили немало усилий. Когда нацисты вошли в Польшу, хасиды вывезли своего ребе в Литву, а оттуда через территорию СССР он отправился в Шанхай. В конце концов в 1940 году Шауль Едидия Элазар оказался в Америке.

А тем временем в Польше десятки тысяч евреев ежедневно отправлялись навстречу смерти по железной дороге в вагонах для перевозки скота. Мужей разлучали с женами, детей вырывали из рук родителей. Стариков зачастую расстреливали на месте, на глазах у родных. Остальных отправляли в лагеря смерти — Освенцим, Треблинку, Майданек — где на практике происходило «окончательное решение еврейского вопроса».

В один из таких дней в составе, отправлявшемся в Треблинку, среди вздохов и рыданий, всхлипываний и криков детей, раздалось прекрасное пение. Старый еврей с белым, как бумага, лицом, одетый в лохмотья, обратился к своему соседу с просьбой напеть мелодию «Мааре Коэн», которую ребе из Моджича пел во время молитвы в Йом Кипур. «Ты хочешь услышать нигун именно сейчас? — недоуменно спросил тот, подумав, что многочисленные страдания, выпавшие на долю старика, должно быть лишили его рассудка. Но старик, а это был моджицкий хасид, реб Азриэль Давид Фастаг, не обращал внимания ни на кого в этом вагоне. Внутренне он был на молитве Йом Кипура, рядом с ребе. Он вел молитву для ребе и всех собравшихся в синагоге хасидов. Внезапно он вспомнил слова двенадцатого из тринадцати принципов веры Рамбама: «Ани маамин бе-эмуна шелейма, бе-вият а-Машиах; ве-аф аль пи шеисмамэя, им коль зе, ахаке ло бехоль йом ше-яво» («Я верю полной верой в приход Мошиаха, и несмотря на то что он задерживается, я всё же каждый день буду ждать, что он придёт»). Закрыв глаза, он медитировал, повторяя эти слова, и думал: «Именно теперь, когда кажется, что все кончено, проверяется вера еврея».

Вскоре старик начал напевать эти слова. Окруженный смертью и отчаянием, охватившим евреев по дороге в Треблинку, хасид напевал нигун, воспевая бессмертие еврейского народа. Он не обратил внимания, что в вагоне стало тихо, и евреи внимательно и удивленно слушают его пение. Не услышал он и потом, когда многие из них подхватили его песню, подпевая все громче и громче.

Постепенно пение охватило весь состав. Все, кто еще могли дышать, пели нигун «Ани Маамин» вместе с Азриэлем Давидом. Будто очнувшись от сна, реб Азриэль Давид удивленно оглядел поющий вагон. Его глаза покраснели, а щеки были мокрыми от слез. Он воскликнул: «Я дарую половину своей доли в Будущем мире тому, кто донесет этот нигун до моджицского ребе!»

В вагоне стало тихо. Внезапно перед Азриэлем Давидом появились двое молодых людей, которые пообещали раввину донести его нигун до ребе любой ценой. Один из них встал на плечи другому и, найдя в крыше вагона небольшую трещину, выломал отверстие, через которое можно было выбраться наружу. Выглянув наружу, он сказал:

— Я вижу небо, мерцающие звезды и луну, которая смотрит на меня.

— А что ты слышишь? — спросил его друг.

— Я слышу, как ангелы на небе поют «Ани Маамин», и эта мелодия поднимается вверх!

Попрощавшись со всеми, кто был в вагоне, молодые люди выпрыгнули наружу. Один из них сильно ударился при падении и погиб. А второй отправился в путь, храня в памяти новый нигун. В конце концов он оказался в Эрец Исраэль и пришел к сыну моджицского ребе, который в то время жил в Тель-Авиве. Тот записал мелодию нигуна и отправил ноты по почте своему отцу, рабби Шаулю Едидие Элазару, в Нью Йорк.

Когда моджицский ребе услышал нигун на мотив, сложенный ребом Азриэлем Давидом, он сказал: «Когда в поезде смерти пели “Ани Маамин”, сотрясались опоры мира. Всесильный сказал: “Когда евреи будут петь “Ани Маамин”, я буду вспоминать шесть миллионов погибших и отнесусь милосердно к оставшимся из Моего народа”».

Рассказывают, что в первый Йом Кипур, когда моджицский ребе спел «Ани Маамин», в синагоге было очень много людей. Все собравшиеся в тот день плакали, и эти слезы, будто вода, сливались со слезами и кровью всего еврейского народа. Вскоре этот нигун распространился по всем еврейским общинам мира. «С этим нигуном евреи шли в газовые камеры, — говорил рабби Шауль Едидия Элазар, — и с ним же евреи будут встречать Мошиаха».

Ицхак Дорфман