Януш Корчак ( Хенрик Гольдшмидт) родился в Варшаве 22.7.1878. Прозаик, публицист, педагог. Сын адвоката, изучал медицину в Варшаве, Берлине и Париже. С 1903 г. врач варшавской детской больницы. В 1911 — 1942 г.г. директор еврейского сиротского дома, сотрудник польского сиротского дома, организатор детских праздничных лагерей, редактор детских журналов. С 1940 г. со своими воспитанниками жил в гетто и героически боролся за их жизнь, в 1942 г. погиб вместе с ними (200 детей) в концентрационном лагере Треблинка. Российскому читателю наиболее известны его романы про детей «Король Матиуш Первый» и «Король Матиуш на необитаемом острове».
Перед самым началом Второй Мировой войны Януш Корчак прочел по польскому радио цикл бесед под общим названием "Педагогика Жартоблива" («Несерьезная педагогика»). Здесь мы публикуем перевод одной из этих бесед. Ты, конечно, не злюка, не скандалист. Ты вспыльчивый, порывистый. О-о-о! Признаться, и я… Да, я тоже…
Помню, подружился я в школе порывисто (я тогда был такой, как ты сейчас); подружился безоглядно с одноклассником, а потом вижу, плохо дело: прохвост, врун, лентяй какой-то. Хочу с ним раздружиться, а он прицепился, как репей. Что тут делать? Я ему говорю: «Так, мол, и так, ты такой вот и сякой, отцепись от меня». А он смеется и не обижается. Только задевает меня, вроде в шутку: то ножку поставит, то шапку с головы, то толкнет… Я мог бы и по-другому, да вот… всунул он мне за воротник ком снега. У меня в газах потемнело… Ну, что будет, то будет: вышибут из школы, так вышибут, Сибирь, так Сибирь, петля, так петля… И он обалдел, и учитель. А я ему — по морде, по спине, по шее… Кто виноват? Теперь я: и карцер, и двойка по поведению, и дома… Ну, родителей вызвали.
Вот так и барахтаюсь до сих пор. А почему? Вспыльчивый! Ни жены, ни внука. Приятели мои: у одного положение в обществе, у другого пенсия и домик с садиком. Кто умер, тому вдова — венок, а я один, как перст, барахтаюсь с этим своим изъяном. Я себе наказание придумал, покаяние. Как скандал устрою, так три раза кружным трамвайным маршрутом должен Варшаву объехать. Или полдня мне курить нельзя.
Но в порыве можно и умные вещи делать — тогда это даже положительное качество. Например, в порыве сожмешь зубы, и — твою м… — берешься за науку. Но надо следить за собой, потому что драки, скандалы, один стреляет, другой пьет, разозлишься, настал час, и хоть не преступник, а безоглядно, неосмотрительно, в порыве — ты в беде. Да-а-а… У кого-то карта не идет — он в сердцах бросает карты и больше не играет, а другой в запале ставку удваивает. Да, брат, надо за собой следить.
Однажды приходит ко мне мать: у нее три сына. Ребята чистые, как слеза, кристалл: один за другого — в огонь. И что же? Шишки, чубы, глаз подбит, синяки, стулья, чернила; а соседи — мол, потолок (жалоба). А их мама руки заламывает: «Спаси, психолог!». Построил я их и наблюдаю. А они: «Это он начал. А я что, молчать должен? Он первый!». Спрашиваю, сколько драк в неделю. Не знают, не считали.
Неправильно — надо считать очки. Малая драка — одно очко, средняя драка — два очка, жестокая — три. Сколько вам надо — от воскресенья до воскресенья? Записывать и считать! Если имеешь право на 10 очков, значит пять средних драк. Ну что? Захотелось драться, и сразу думаешь: нет, жалко, неделя еще только началась, сэкономлю, оставлю драки на черный день. И сам себе говоришь: «Не сегодня. Вот завтра я ему врежу». Страшно хочется врезать, но — откладываешь (потому что считаешь и не хочешь выходить из бюджета). Ты еще ни разу не дрался: не хочешь отягощать ипотеку. Вот уже и среда, а ты имеешь право на пять драк. Опять: он первый начал, мешал, оскорблял; рука зудит; если б не считал, уже бы начал; а чего, молчать? Но сам себе думаешь: в будни легче, все-таки занят, ну, ничего, подеремся в воскресенье на все очки. Или уже дерешься и вдруг прерываешь драку, чтобы она считалась средней, не жестокой. Или подходит воскресенье, а ты думаешь: «Ну и что? И зачем?». Успокаиваешься, сдерживаешься, закаляешь характер. И эти неиспользованные драки откладываешь, как, например, в сбербанке, копишь, рантье, до лучших времен, а сам думаешь: «Лучше раз подраться как следует, чем три раза кое-как». Позваниваешь этими сэкономленными драками, как золотыми монетами рассудка и самообладания. Аж слюнки у тебя текут, так хочется подраться (ты же вспыльчивый). Но нет, какой смысл? Одна польза, что он получит, что он — тоже. Так ведь и ты тоже.
Второй способ (а первый — это считать), второй — зеркало.
Запираешься на ключ один в комнате и инсценируешь перед зеркалом театр воображения. Строишь оскорбленную, злую рожу и «отвали, а то схватишь». И перед зеркалом, понарошку, драка. И смотришь. Смотришь и руками, кулаками по воздуху. Ветряк — не ветряк, чокнутый — не чокнутый. Удары, финты, уклоны. Глаза, как блюдца, нос потный, зубы, броски, прыжки, как осел, уже нет сил, но хочешь — не хочешь, взялся за гуж… А после драки что? Посмотри в зеркало, ну! Лицо удивленное, глупое какое-то, как у проигравшего. Одергиваешь, подтягиваешь, застегиваешь, поправляешь, оглядываешь — неловкий, смешной, надутый, нахохлившийся. Не зря говорит пословица: злоба — враг красоты. Сравнительное наблюдение: собаки и петухи. Ты после драки голову повесил, а он — хвост, у тебя пуговицы нехватает или дырка в рукаве, ты отряхиваешься (и петух тоже), жалкий, осунувшийся.
Первый способ — считать очки, второй — зеркало, третий — сублимация. Не подобает тебе ссориться, как девчонке. Но ты же можешь, как парень. Они говорят быстро, тоже красные, тоже носы блестят, тоже глаза, как блюдца, и та-та-та, та-та-та, и в конце: «Не стану с тобой ругаться, не с кем, не буду тебе отвечать». А парень может по-другому. Тот, другой начинает: «Струсил? Давай, попробуй, боишься!» А ты — маска презрения и сквозь зубы: «Боюсь, да, что тебе потом золотые коронки вставлять придется».
И еще, если он спросит (вопрос с подвохом), если спросит: «Хочешь схлопотать?» — не говори: «Хочу». Или он: «Эй, схлопочешь», а ты: «Попробуй». Он потом скажет, что ты сам просил, вот он и попробовал.
Говорят, в гневе надо прикусить язык. Непрактичный способ. Ты его хочешь раздавить, стереть с лица земли, а вместо этого будешь, как дурак, собственный язык грызть?
Но есть еще способ: перед тем как врезать первый раз, скажи такое латинское заклинание: concordia parvae res crescunt, discordia maximae dilabuntur. Можно и по-нашему сказать «согласие строит, несогласие разрушает». (Ребята говорят, что по-латыни лучше действует). Правда, жалуются, что слишком длинно и можно не успеть. Но ведь можно и просто так три раза в день повторять после еды на сладкое. Закрыть глаза и — медленно или быстро: concordia res parvae crescunt.
Пятый способ, самый главный: сильная воля. Натянул поводья; тебя несет, а ты — нет! — непреклонная воля, спартанец. Не петушок, не щенок — вихрь. Только не сразу, а то перегреешься — и поражение. Нет, ты стремишься к цели, считаешь драки, шаг за шагом, к исправлению. — Победа.
Ну, и что? Человек без воли — пижон, пух ничтожный, кукла (скачет, если за веревочку). Человек без воли — тростинка, пылинка, туфля, шляпа, нюня, пузырь надутый. Без сильной воли он что? Соломка, нитка, мережка, мятная пастилка, бисквитик. Ффу! Без воли — капюшон, тряпка, наметка, изюминка, двойка, тень, слепень.
Человек без сильной воли — шестерка пик, паташон, обмылок, карась в сметане, масленок маринованный, клейстер, поросенок с самшитом в рыле; человек без воли — тряпка для пыли, прыщик на щеке, спущенная петля на шелковом чулке, телячьи ножки в студне.
Я знаю: ты вспыльчив. Я — никаких нравоучений: не люблю лезть в чужую душу. Это ваши интимные запутанные дела. Я знаю: коллизия, короткое замыкание, динамит, взрыв — драка. Вы свои дела лучше знаете. Часто в самом деле невозможно избежать драки. Но чтобы в течение одного дня три раза махаться — три грома, три динамита? Это чересчур. Это слишком.
Я знаю, взрослым легче. У них есть суды: гордской, окружной, суд чести, торговый, морской, военный, дисциплинарный и уж совсем редко — поединок.
Поэтому я не запрещаю парням, если силы равны или если более сильный умеривает удары, а более слабый не применяет запрещенных приемов. И нельзя подзуживать: “Не сдавайся! Трус! Дай ему! Возьми его!” — как собаке. Нельзя радоваться и насмехаться.
Мальчишки кричат: “Смотрите, они дерутся!”. Я сразу иду, смотрю, слежу, но не вмешиваюсь. Почему? Если одного схвачу за руку, то другой этим воспользуется и наваляет ему, так что первый еще хуже разозлится. И что дальше? Я их непрофессионально разведу, а они позже закончат в другом месте. Или испугаются, что я их прерву и они не успеют закончить, ну и напортачат в спешке. И вместо идеального кристалла драки мы получим деформированный, извращенный, противоестественный ошметок, фрагмент, огрызок.
Страшней всего в драке новичок: не знает, не предвидит, не умеет; сразу кулаком в нос. Бывают носы очень кровоточивые; опытный боец об этом знает и на всякий случай таких ударов избегает, а новичок ловится на это. Взрослые сразу: “Кровь, бандит!” А он вовсе не бандит, все дело просто в свойстве вышеупомянутого носа.
Я знаю: нельзя предательски за горло, нельзя в живот, нельзя выкручивать голову, нельзя выламывать пальцы (во второй фазе драки). Не рвать одежду. Одежда, стулья, оборудование — всего лишь нейтральные наблюдатели. Но правильная драка, с соблюдением принципов, техничная, углубленная, драка как таковая — достойное уважения занятие, увлечение. И именно поэтому, из уважения — не так часто, не делать ее обыденной, не вульгаризировать. Редко, в исключительных случаях, когда невозможно избежать, не из-за какого-нибудь пустяка.
Именно поэтому я придумал пять способов. И сильная воля, тормоз. Да, воля — львиный коготь, орлиное перо, соколиное крыло — не кулак — воля!
ВНИМАНИЕ:
Я не сторонник драк. Но как воспитатель должен их знать. Знаю. Не осуждаю. Мирюсь с ними. Я мог бы на эту тему говорить целый час, два часа. Тема актуальная.
А что, только запрещать — и ничего больше? С польского перевел Леонид Сокол.
Продолжение следует
Комментарии